Борис Седов: Кастет. Первый удар

Все. Пора.

— Так, достаточно. Обо всем этом я могу прочитать в газетах, — громко сказал Пушкин и, стукнув ладонью по столу, презрительно посмотрел на заткнувшегося на середине фразы докладчика.

— Сядьте, господин майор, — сказал Пушкин, и майор быстро сел.

— Вы что себе думаете? — придушенным голосом спросил он и обвел взглядом повернутые к нему лица высшего милицейского руководства города. — Вы что, считаете, что я тащился сюда из Москвы для того, чтобы три с лишним часа выслушивать эту безответственную херню про взрывы на рынках и про каких-то Дасаевых с пистолетами и взрывчаткой?

Ответа не последовало, да он и не был нужен.

Пушкин чувствовал, как в нем открываются клапаны и запоры, удерживавшие злость и раздражение, и это доставило ему удовольствие.

— Вы, блядь, что — решили притвориться идиотами и сделать вид, что не знаете, зачем я вас собрал? Вы решили засрать мне мозги высосанными из… из пальца цифрами и впечатляющими фактами, которые вы быстренько нагребли из оперативных сводок? Не-ет… Так дело не пойдет.

Пушкин взял стакан, допил коньяк и снова закурил.

Над столом стояла мертвая тишина.

Попытка заморочить столичного начальника позорно провалилась, и все поняли, что сейчас начнется разнос. Но не очень-то испугались.

У людей, вмонтированных в конструкцию, где один подчиняется другому, быстро вырабатывается иммунитет к начальственным оскорблениям, к унижению достоинства, к должностным угрозам и к прочим атрибутам последовательного подчинения. Во-первых, обычно все эти громы и молнии мало чего стоят, а во-вторых, изнасилованный всегда мог отыграться на том, кто находился ниже него. Так что никто не задрожал, а капитан Синюхин даже зевнул, правда, прикрыл при этом рот кулаком.

— Тут только что один мужчина в форме сказал, что происходит сращивание криминала с властью. Совершенно верно — происходит.

Пушкин почувствовал, что коньяк дошел, куда следует, и, облегченно вздохнув, продолжил уже не так напористо, но с большим сарказмом:

— А еще происходит сращивание криминала с ментами.

За столом зашевелились, но он небрежно махнул рукой и сказал:

— Заткнитесь. Ваше слово — последнее. Настала напряженная тишина.

— Ну, что, уроды, допрыгались?

Если бы сидевший во главе стола генерал вдруг превратился в пятиметрового циклопа с рогами и костяным гребнем во всю спину, господа офицеры были бы изумлены меньше. Многое приходилось слышать сидевшему за столом высшему городскому менталитету, но такое… Все замерли в полной прострации.

А генерал, зная, что сейчас чувствуют его подчиненные, усмехнулся и сказал:

— Что, не нравится? А как еще с вами, козлами, разговаривать?Да вы, блядь, кроме того, что взятки брать, ничего не умеете. Вы, шняги конские, сворами за ручку, а с проститутками за письку, что — не так? Вы что — забыли, кто вы есть? Так я вам напомню. Сергеич, принеси-ка еще чайку.

Пушкину стало в кайф, и он решил закрепить достигнутый успех.

Капитан Бурков вышел, а Пушкин, усевшись поудобнее, закурил «Парламент» и, выпустив дым в лицо сидевшему справа подполковнику, сказал:

— Вас, пидоров, давно купили и перекупили. Причем купили те, кто при вашем появлении должен вдоль плинтуса строиться. Они говорят — «мы — сила, мы — крыша, мы решаем вопросы, мы — реальная власть». А вы слушаете и только дрочите в кармане те мокрые денежки, которые они вам отслюнивают. Да вас всех нужно сталинской тройкой в расход пустить. Всех, блядь! — выкрикнул Пушкин, брызнув на подполковника слюной.

Тот не посмел даже моргнуть.

Дверь открылась, и вошедший Бурков поставил перед генералом стакан с «чаем».

— Спасибо, Сергеич, — сказал Пушкин и, отхлебнув ароматного, бодрящего и благотворно действующего на сосуды напитка, продолжил:

— Будь моя воля, я бы вас всех, без исключения, пострелял прямо в этом кабинете. И глазом бы не моргнул. Ладно… Вас и так загасят по очереди, когда вы им, — и Пушкин мотнул головой куда-то в пространство, — станете не нужны.

Он глотнул из стакана и, поставив его недалеко от левой руки, вдруг налился цветом красного революционного знамени и заорал:

— Вы что, не понимаете, что может быть только одна крыша — мы? Вы не знаете, что только мы можем решать все вопросы?Вы не хотите быть властью, которая управляет этой страной, чтоб ей провалиться?

Неожиданно успокоившись, он допил коньяк, рыгнул и спокойно сказал:

— Деньги идут мимо вас — вы молчите. Вас убивают, и, между прочим, убивают за дело, потому что, если продаешься, нужно выполнять обязательства перед покупателем, а вы только и думаете: слава богу, не меня. Вас обсерают в прессе, и опять же — правильно обсерают, вы утираетесь. Народ презирает вас, а вам все равно. Тьфу, блядь!