Б. Седов - Любовь и баксы

Когда Граф перевел текст песни Желваку, тот помрачнел и, шмыгнув носом, сказал:

- Правильная песня. Ты, Майкл, нормальный пацан.

Шервуд, услышав свое имя, вопросительно посмотрел на Графа, и тот сказал по-английски:

- Ник говорит, что песня, которую ты исполнил, проникла в самую глубину его души.

Шервуд засмущался и по-дружески двинул Желвака в плечо.

- Спасибо, - сказал он, - но все равно ваша песня про черную птицу лучше. Прямо как про меня написана. Давайте за это выпьем!

- Легко! - ответил Граф и стал разливать водку по рюмкам.

В это время в кармане у Желвака задрожала трубка.

- Ну кто там еще, - недовольно пробормотал он. - Отдохнуть не дают…

Достав трубку, он поднес ее к уху и проскрипел: -Ну?

Потом с паузами сказал несколько фраз:

- Я сейчас занят. Что значит - очень важно? У меня все дела важные. Уверен? Ну смотри, отвечаешь. Если я решу, что не очень важно, то жопу разорву. Понял? Ладно, давай, одна нога там, другая здесь.

Закончив разговор, он посмотрел на Графа и сказал:

- Вот, звонил один крендель, Гобсек называется. Знаешь такого?

По причине общего алкогольного увеселения Желвак позволил себе некоторую фамильярность, обратившись к Графу на "ты".

- Слышал, - усмехнулся Граф. - Известная личность.

- Говорит, что у него есть новости для нас.

- Так и сказал - для нас?

- Именно! Я, говорит, знаю, что вы там с Графом сидите, и для вас, говорит, специальная новость есть. Сами, говорит, благодарить будете.

- Интересно, - Граф поднял бровь. - Ну и что, приедет?

- Приедет, - кивнул Желвак, - но если новость не новая, я ему…

- Жопу разорвешь, - закончил Граф, тоже демократично перешедший на "ты".

- Вот именно.

- Скоро он будет-то?

- Говорит, через полчаса.

- Ну и ладно, - кивнул Граф. - А мы пока водочки выпьем.

Услышав уже знакомое слово "водочка", Шервуд оживился и, подняв рюмку, сказал:

- На здравье!

- На здравье! - засмеявшись, ответил Граф. - Подожди, брат, вот я тебя русскому языку обучу, и тогда ты будешь знать много тостов. Их у русских - знаешь сколько?

- Не знаю, но верю, - ответил Шервуд. И они снова выпили за здоровье. Шервуд по совету Графа закусил соленым груздочком, а потом сказал:

- У меня друг есть… Старый друг, ну и в бизнесе мы с ним вместе. Сам понимаешь, без друзей никак… Так он на банджо бренчит, как настоящий артист, и песни сам сочиняет. Вот он одну песню недавно сочинил, я музыки не помню, но смысл расскажу.

- Давай, Майкл, расскажи, - одобрительно улыбнулся Граф, - а мы послушаем.

- Ага. Значит, песня такая. Представляешь, по Миссисипи плывет пароход. Старый такой, с колесом позади. А в трюме этого парохода плывет парень, такой, какими мы с тобой были лет двадцать пять назад. И парень этот сидит, значит, в трюме и думает о своей жизни. Отец их бросил, когда он совсем еще пацаном был, мать-проститутка - неизвестно где, сам он ничего не умеет, только ножом махать, и нет у него ни кола ни двора. Но выходит он на пристани маленького городка с красивым названием и встречает обалденную девушку и влюбляется в нее, и она в него влюбляется, хотя он грязный, как негр, и нет у него ничего. И такая у них любовь, на полпесни, а потом он узнает, что это его сестра… А она заболела тяжело и деньги нужны на лекарство, он выходит ночью и убивает проститутку ради десяти долларов, а это оказывается его мать. Шериф его арестовал, а шериф оказывается его отец… Классная песня, правда?

- Классная, - согласился Граф. - Подожди, я ее Нику переведу.

Желвак выслушал перевод и, подняв брови, сказал:

- Так это… У нас тоже такая песня есть, и папаша там прокурор, и мать проститутка, и сестра то ли больная, то ли безногая…

- Действительно, есть, - кивнул Граф. - А о чем это говорит?

- А о чем это говорит? - повторил Желвак.

- А говорит это о том, - Граф со значением поднял палец, - что все воры света одним миром мазаны. И нужды у них одни, и страсти у них одни, и счастье с несчастьем одно на всех.

- Точно! - Желвак от чувств грохнул кулаком по столу.

Дверь тут же приотворилась, и в кабинет заглянул официант.

- Что-нибудь желаете? - с любезной улыбкой спросил он.

- Нет, ничего, - отмахнулся Граф. Потом он повернулся к Желваку и укоризненно сказал:

- Ну что ты, Николай Иваныч, обслугу мне пугаешь!

- Все, Константин Эду… Эдуардович, - Желвак прижал палец к губам, - сидим как мышки. Мы же интеллигентные люди?

- Конечно, интеллигентные, - уверенно кивнул Граф, - особенно те, кого общество авторитетом признает. А ты, Николай Иваныч, и вообще скоро в закон войдешь.