Борис Седов - Мэр в законе

- Откуда?! - как можно искренней удивился Таганцев. - Они мне что, докладывали?!

- Не знаешь, выходит… - разочаровано проговорил капитан и, отойдя в сторону, закурил новую сигарету. - А ты узнай! Узнай, родной, как "трава" в "зону" попала, где хранится, кто на ней "оттопыривается".

- Поздно, гражданин начальник, из меня "стукача" делать, - Таганка криво ухмыльнулся. - А потом, вы же знаете, если я за "наркоту" с блатными базар заведу, они меня враз на "перо" поставят.

- Андрюша! - почти ласково заговорил капитан Зубарев, - ты не блатных бойся. Ты меня бойся. Я сейчас, радость моя, твой царь и Бог. Послушайся старого опера, сделай, как я прошу. Ну что тебе делить с ними? Ты через месяц - птица вольная. Вышел на свободу - и ищи ветра в поле! Никого не знаешь, никому не должен!

- Не скажут они мне ничего, - развел Таганцев руками. - Вы, гражданин начальник, сами у них спросите. - И в глазах его мелькнула издевательская искорка.

- Значит, отказываешь мне… Не уважаешь…

Капитан Зубарев медленно подошел к столу, затушил в пепельнице окурок, шагнул к Андрею и неожиданно нанес ему резкий удар в челюсть.

Таганка рухнул на пол, как подкошенный, а начальник оперчасти принялся изо всех сил пинать его твердыми носками яловых сапог. Бил до тех пор, пока тело Андрея не обмякло и не перестало чувствовать боль.

Утомившись, Зубарев расстегнул ворот форменной рубашки, вытер рукавом обильный пот со лба и, тяжело дыша, выглянул из кабинета в коридор.

- Прапорщик Легавко!

- Я! - послышался бодрый отзыв.

- Осужденного Таганцева в жилую зону!

- Как? - удивился прапорщик, - у него ж еще пятнадцать суток ШИЗО!

- В барак, я сказал!

И в этом тоже не было ничего хорошего. Народ, проживающий за колючей проволокой, знал: из штрафного изолятора за красивые глазки раньше срока не выпускают.

- Живой, что ли? - над койкой Андрея склонился Чижик - "шестерка" Садовника, законного вора.

Таганка с трудом открыл заплывшие глаза и понял, что лежит в жилом бараке.

Отряд увели на работы. Здесь остались лишь блатные и приблатненные.

- Вставай, Таганка, - Чижик тронул его за плечо. - Садовник в гости зовет.

С трудом поднявшись с койки, Андрей, хромая, в сопровождении "шестерки" направился к кладовому помещению, которое в просторечии называлось каптеркой. Ныли отбитые почки, гудела голова и, казалось, при каждом шаге трещал позвоночник.

- Здравствуйте, - произнес он, представ перед ворами, сидящими вокруг стола.

На расстеленной газете стояли сковородка с жареной картошкой, несколько вскрытых банок тушенки и две пол-литровые бутылки "Столичной". Прямо на газете высилась горка нарезанного крупными кусками белого хлеба, - такой давали только солдатам батальона охраны. Но у блатных он тоже не переводился.

- Здорово, коль не шутишь, - подал голос Садовник. - Проходи, присаживайся. Ешь вот, пей. - Вор сделал рукой приглашающий гостеприимный жест. - Налейте ему.

Выпив залпом половину из налитой до верха железной кружки, Таганка занюхал кусочком хлеба. Впрочем, садиться за стол не собирался.

- Чего не ешь? Гордый? - с вызовом спросил Садовник.

- Спасибо, сыт, - спокойно ответил Андрей. Его мучил сейчас только один вопрос: зачем он понадобился жуликам. Не водки же пить его сюда позвали, в самом деле!

- Ну, сыт так сыт, - с блуждающей улыбкой на губах произнес Садовник. - А чего так рано из ШИЗО? Братва твоя еще там парится…

Все, кто находился сейчас в каптерке, вперились в Таганку, будто прожигая насквозь и выворачивая наизнанку. Рентген - детская забава по сравнению с тем, как могут рассматривать человека воровские глаза.

- Зуб удружил - выпустил, - ответил Андрей и посмотрел на Садовника.

- Вот так просто и выпустил? - с явным сомнением в голосе спросил Садовник. - Или что-то взамен попросил?

- Ты лучше колись давай, фраер! - посоветовал Чугун, вставая из-за стола и потирая кулаки.

"Чугуном" его прозвали из-за смертельной силы удара. И кулаки у него были размером с пудовую гирю. Раньше, до "зоны", он тоже боксировал. В абсолютной весовой категории. Потом ушел в каратэ. Секции по восточным единоборствам тогда здорово преследовались властями, и Чугун схлопотал свои первые пять лет за пропаганду "идеологически чуждого советскому строю вида борьбы". Кроме того, ему крупно не повезло. При задержании оказал милиции сопротивление и по неосторожности убил сержанта. Уже в лагере крепко связался с уголовниками, "приблатнился".

- Ты часом не ссучился, пацан? - спросил другой блатняга - Баян. - Тут все не пальцем деланные. Насквозь тебя видят. Базлай по-хорошему: накосячил у "кума", кружева не плети, сявый.