Б. Седов - Объект насилия

Черт, всесторонне…

Всесторонне правильный Миша, будь он неладен!

А не позвонить ли прямо сейчас Василисе? – Я покрутил в руке телефон, откинул крышечку. Снова захлопнул. – Не сказать ли ей парочку дружеских, теплых? Не пригласить ли завтра утром, когда закончится ночная прогулка по городу, в гости? Не извиниться ли за беспричинное хамство, которым грузил ее последнее время? Что я, в конце-то концов, веду себя как пятнадцатилетний подросток?! Типа, обиделся, блин. Хм… а на что? Приглядеться повнимательнее, так не на что. Или просто наскучили добрые отношения с подругой, от которой доселе видел только хорошее? Решил внести в них немножко разнообразия? Нечто вроде того, что уже устраивал в апреле, когда гнобил настроение и себе, и бедной маленькой девочке, которая даже понять не могла, в чем провинилась, что сделала не так, если ее зайка стал ее избегать? А зайка просто-напросто решил внести немножко разнообразия.

Не пора ли, Забродин, прекращать эти детские выходки?»

Я убрал с груди пепельницу, резко поднялся и устремился из спальни. Ольга, не прекращая накачивать звукоинженера, проводила меня удивленным взглядом.

Спустившись в гостиную, я бухнулся в кресло и вызвал из памяти телефон Василисы. В тот момент я искренне и горячо желал, чтобы у нас все было нормально, чтобы между нами больше никогда не пробегала черная кошка.

Я был готов покаяться в том, что был накануне неправ.

Я был готов извиниться за тон, которым разговаривал с Василисой вчера, когда она позвонила мне от «Московской».

Благие намерения, словно легкий туман, развеялись уже при первых словах того непонятного разговора. Впрочем, почему непонятного? То, что я лузер, мне дали понять очень даже доходчиво…

– Алло, – сонно промямлила Василиса, а я подумал, что если сегодня буду продолжать в том же темпе, то перебужу всех девушек Питера.

– Ты спала, детка? – самым доброжелательным, самым виноватым тоном, на какой был только способен, поинтересовался я.

– А отгадай с трех попыток, Денис! Я и сейчас сплю. После бессонной-то ночки. Мог бы и догадаться.

– Извини, – пробормотал я, отметив, что Василиса сказала «Денис», а не «зайка».

– Извиняю. Чего тебе?

Это «чего тебе?» больно резануло по ушам. Что-то я не мог вспомнить, чтобы моя боевая подруга когда-нибудь смела разговаривать со мной в таком тоне.

– Просто позвонил узнать, как дела, – смутился я.

– Дела нормально, если не считать, что ты меня разбудил. Что еще?

Я уже понял, что из этого разговора ничего путного не получится. Василиса откровенно хамила. То ли спросонья, то ли ее укусила какая-то муха. Как бы там ни было, самым разумным сейчас было бы прекратить этот гнилой разговор и перезвонить своей боевой подруге, скажем, днем, когда она будет находиться в более благодушном расположении духа. Но я уже настроился обязательно пригласить Василису к себе. Притом, сделать это прямо сейчас.

– Давай завтра утром ко мне. После «Объекта насилия». А, детка? Я за тобой подъеду. Хорошо? – даже не предложил, а, скорее, попросил я. Чуть ли не умоляющим тоном.

Тактический просчет. Грубейший! Который, скорее всего, и явился причиной, что уже через секунду я заработал крепкий пинок. И, беспомощно хрюкнув, оказался в глубоком нокауте… в глубоком дерьме, в которое безжалостно втоптала меня верная боевая подруга, и из которого я не знал, как выбираться.

Отказать тоже можно по-разному. Можно по-человечески просто сказать: «Извини, ничего не получится», или короче: «Нет, не приеду». Но можно обратить отказ в истинный фарс. Что Василиса и сделала.

Сначала она пренебрежительно не то хмыкнула, не то хрюкнула. А потом с размаху шарахнула меня жестоким:

– Извини, заяц, но, похоже, твой поезд ушел. Буду с тобой откровенной, не хочу, чтобы между нами оставались какие-то недомолвки. Так вот… – она взяла короткую паузу. Ну прям по Станиславскому. – Завтра утром мы встречаемся с Мишей. Впрочем, и сегодня днем тоже. Помнишь Мишу, Денис?

Я молчал, ошарашенный. Твою мать, катастрофа!

Которой не далее, как какие-то девять часов назад не пахло и близко. Василиса, позвонив мне от «Московской», привычно назвала меня зайкой и искренне беспокоилась, не злюсь ли я. Да и перед окончанием прогулки по городу, когда разговаривала по телефону с Никитой, вполне буднично изъявляла желание пообщаться со мной. С того момента прошло часов шесть, не больше. И вот она уже разговаривает со мной сквозь зубы, с показным пренебрежением. И хладнокровно ставит меня перед фактом, что я в угоду свеженькому знакомому – обаятельному и симпатичному – благополучно отодвинут в сторонку.