Борис Седов - Пленница

Василий Сергеевич еще раз смерил оценивающим взглядом Тамару и перевел его на продолжавшего сидеть за столом Монучара:

— Моча, признаюсь: я думал, что ты ошибаешься. Пока не увидел все это своими глазами. Короче, я готов обсуждать с тобой цену.

Монучар в ответ ослепительно улыбнулся.

А Тамара, продолжая стоять босиком посреди кабинета, подумала, что в последний раз видит эту улыбку, которая когда-то ее, четырнадцатилетнюю дуру, просто сводила с ума. Теперь все позади. И Монучар. И улыбка. Не пройдет, возможно, и часа, как Василий Сергеевич и Моча, придут к соглашению, и жизнь опять шарахнется в сторону. Может быть, к лучшему. Скорее всего, к худшему.

А, ладно! Пусть будет что будет!!!

На самом деле нас с Дианой должны подобрать не сразу, как только мы покинем пределы участка. Инструкции таковы: выходим за калитку, сворачиваем направо и не спеша идем вдоль улицы, пока нас не нагонит белый «Транзит». Нам должны открыть дверцу для пассажиров.

Что же, должны так должны. И мы, послушные паиньки, притворив за собой поплотнее калитку, сворачиваем направо и отправляемся в путешествие по длиннющей улице. Неприступная кирпичная ограда заканчивается, а вместе с ней заканчивается и освещение. Впереди непроглядная темень.

Ограду из кирпича сменяют хлипкие палисады из жиденького штакетника, за которыми сейчас сладко спят деревенские избы, обшитые вагонкой и крытые шифером.

…Белый «Транзит» нагоняет нас минут через двадцать, когда мы со скоростью двух инвалидок, выползших на прогулку по парку, отходим от калитки приблизительно на полкилометра. Микроавтобус тормозит рядом с нами, и боковая пассажирская дверца гостеприимно отодвигается в сторону, приглашая нас в пассажирский салон, скупо освещенный тусклым дежурным светильником.

Я снимаю «Сикемп» с предохранителя.

— Ну что ж, прикрывай, — бесстрастно хмыкает Дина и юркает в машину. Следом за ней осторожно ступаю на невысокий порожек я.

Первый, кто бросается мне в глаза внутри пассажирского салона, — мой старый знакомец, которого последний раз я имела честь лицезреть более четырех лет назад. Как же давно это было! Впрочем, не буду врать, что я удивлена. Ведь именно этого членососа и ожидала здесь встретить. А поэтому небрежно бросаю:

— Привет. — И отвлекаюсь на дверцу, которую никак не могу закрыть за собой. — Да помоги же ты, черт побери! Я не умею с ней обращаться! В автозаках другие конструщии, а последнее время мне доводилось кататься лишь в них!

Но красавчик не спешит прийти мне на помощь. Сидит, развалясь, на переднем ряду сидений, установленных спинкой к водителю, и с надменной улыбочкой разглядывает меня.

Обладатель спортивной фигуры, густых светлых волос и вечно прищуренных голубых глаз. Правильные черты лица, высокие скулы, волевой подбородок — этакий образчик мальчика-фотомодели. Самый махровый и самовлюбленный плейбой из всех плейбоев планеты. Недалекий настолько, что на чемпионате по узости кругозора обыграет даже гималайского йети.

Казалось бы, с такими достоинствами парень обречен на прозябание в будуаре какой-нибудь денежной вдовушки бальзаковского возраста. Но, как ни странно, он чувствует себя совершенно комфортно в абсолютно иной области. Потому что, ко всему прочему, властолюбив. Жаден. Жесток. Беспринципен. Обладает даром подчинять себе людей. И, пожалуй, самое главное (и самое страшное!) — способен на решительные, порой граничащие с безрассудством поступки.

Одним словом, это одна из тех истекающих ядом гадин, от которых лучше держаться подальше.

— Поздравляю, красавица — Он сразу протягивает руку за зипом и пистолетом. Ему неймется! Нет, чтобы сперва помочь мне справиться с дверцей! — Как жизнь, дорогая? Как дух свободы?

— Твоими стараниями, дорогой, — язвительно ухмыляюсь я. — Всё только твоими стараниями: что тюрьма, что свобода.

У негодяя не сползает с тонких губ змеиная улыбочка. Покрутив в ухоженных пальчиках дискету, он аккуратно засовывает ее в барсетку, а «Сикемп» протягивает мордовороту за рулем.

— Забава, возьми. И поехали

Мне, наконец, удается справиться с дверцей, и я тут же, пристроившись на уголке ближайшего кресла, переключаю внимание на второго пассажира — вернее, пассажирку — микроавтобуса. В том, что сюда явится и она — а точнее, ее привезут, — я тоже не сомневалась

— Здравствуй, крестница