Александр Золотько - Зубы Дракона

Шатов закричал.

– Не чужие… Я так и не смог тебя убить, а ты убил меня дважды…

– Я, – вытолкнул из себя Шатов раскаленные слова, – я тебя убил бы еще тысячу раз.

– Верю. Потому, что ты хочешь жить. Очень хочешь жить. Ты выжил… Теперь придется жить еще и мою жизнь.

– Я…

– Не нужно слов. Мы еще увидимся, Шатов. Клянусь – увидимся.

Стены почернели и сомкнулись, зажав тело Шатова. Дракон растворился в их черноте, только его голос остался возле Шатова:

– Ты меня позовешь.

– Нет, – сказал Шатов. – Нет. Нет. Нет!

– Позовешь…

Тишина. Такая густая, что ее можно было резать ломтями. Она ватой обложила Шатова, не давая шевельнуться, не давая услышать хоть что-то, оставляя только две возможности – дышать и смотреть.

Смотреть Шатов не хотел. Проснувшись, он лежал с закрытыми глазами, содрогаясь в ужасе только от одной мысли, что рано или поздно придется их открыть.

Не хочу. Не хочу снова увидеть сосны, небо, облака и реку. Не желаю. Не желаю снова идти к дому и снова наталкиваться на счастливое выражение глаз Дмитрия Петровича.

Двух раз хватит. Двух раз более чем достаточно. Снова открыть глаза и начать лихорадочно соображать, что из вчерашних воспоминаний правда, а что – бред. И местные обитатели ему не помогут. Они снова начнут говорить, черт знает что, противоречить друг другу, а Шатов будет бессмысленно злиться. На себя, на них, на весь мир.

Светлана снова окажется Ириной, или станет вдруг Анжеликой, доктор превратится в лесника, а школа… Шатов скрипнул зубами.

Лучше бы школа ему только примерещилась. Вот разговор с Драконом – точно бред. Вот пусть и школа будет бредом. Кошмарным сном. Визжащие от удовольствия дети, беспомощное тело на операционном столе, пятна крови на белых халатах… Этого не могло быть на самом деле. Шатов застонал.

Он все равно не сможет лежать вот так, до бесконечности вслушиваясь в тишину и молясь о том, чтобы все жуткое, случившееся с ним вчера, было только бредом. Все равно придется вставать. Вставать и идти. Идти и встречаться. Встречаться и…

Не хочу. Я знаю, что снова все повторится… И не хочу, чтобы все повторилось. Кузнечик, ветер, трава…

Стоп.

Шатов прислушался. Тишина. Полная, кромешная тишина. Не так, как в прошлый раз. Тогда Шатова окружала тишина, состоящая из шороха веток, стрекотания кузнечика и пения жаворонка, из набора звуков, который все именуют тишиной только по привычке. Сейчас же тишина была именно ватной, непроницаемой, состоящей из молчания, из полной глухоты.

Что-то изменилось, подумал Шатов. Что-то все-таки изменилось. Может быть, он, наконец, вырвался из замкнутого кольца? Может, бред отступил, и теперь можно снова подчиняться законам логики, а не следовать приказам зарождающегося безумия?

Прислушаться к своим ощущениям. Не открывая, на всякий случай, глаз. Прошлые разы, просыпаясь, Шатов испытывал чувство, близкое к наслаждению. Покой и умиротворение. Сейчас… Кроме страха снова оказаться лежащим на тропинке, Шатов испытывал… Болезненно пульсировала кровь в правой брови, слегка саднила нижняя губа и ныло тело, как после побоев.

Сколько новых ощущений. Шатов языком провел по губам – металлический привкус. Теперь – ощупать лицо. Но рука не подчинилась. Шатов напряг мышцы, но снова безрезультатно.

Что это, мелькнула паническая мысль. Тело перестало подчиняться? Почему? Шатов дернулся еще раз и застонал от бессилия. Открыл глаза.

Потолок. На этот раз – потолок. Гладкая поверхность, покрытая тонкими узорами обоев. Люстра на две лампы.

Шатов попытался сесть, но не смог.

Черт. Что это с тобой, Евгений Сергеевич? Парализовало? Шатов, насколько смог, приподнял голову. Одеяло прикрывало его тело по самую шею.

Он проснулся в постели. Хорошо это или плохо? И, кажется, в той самой спальне, в которой раскладывал свои вещи. Точно, именно в той. Вон, на стуле лежит полотенце, которое Шатов бросил туда после душа. Так и не приучила его Вита развешивать мокрое полотенце для просушки сразу, не дожидаясь приказа.

Но почему он не может двигаться? Шатов еще раз попытался пошевелить руками, или просто сесть на постели. Не вышло. Тело честно попыталось, мышцы напряглись, но что-то удержало Шатова на месте. Повернуться набок тоже не удалось.

Такое чувство, Женя, что тебя привязали к кровати. Пришнуровали, заботливо укрыв потом одеялом. Чтобы ты, Женя, не сподобился с утра пораньше собрать вещички в сумку и отправиться встречать рассвет. Уж не лунатик ли ты, Женя Шатов?