Александр Ольбик - Схватка

— Бортмеханик будет в Москве только послезавтра, — сказал Воробьев и этим как бы указал направление, в котором надо двигаться в поисках продажного информатора. — Это не наш человек, его назначили те, кому мы передаем за границей бабки.

— Однако это не снимает с нас ответственности. Если бы все случилось после того, как мы передали ему деньги…Идемте все ко мне, — Арефьев быстрым шагом вышел в коридор и направился в сторону лестничной клетки.

В кабинете он вытащил из бара бутылку «Метаксы» и один фужер, который наполнил до половины коньяком. Затем вызвал секретаршу и велел ей принести пять бритвенных лезвий. Вскоре она вернулась и положила на стол несколько конвертиков «Невы».

— Это все, что я нашла в старых запасах, — сказала секретарша и вышла из кабинета.

Арефьев снял пиджак, повесил его на спинку кресла. Засучил рукав рубашки.

— Возьмите каждый себе по лезвию, и делайте, как я, — и Арефьев незаметным движением чиркнул себя по руке. На коже появилась красная полоска.

Коркин не верил своим глазам. Смирнов, все свое внимание сосредоточил на зажатой в руке сигарете, которая мелко вибрировала. Голощеков и бровью не повел — взяв со стола лезвие, стал его распечатывать.

— У меня нет другого способа доказать вам свою непричастность к случившемуся…и вашу, кстати, тоже, — Арефьев подвинул к себе фужер и сдоил в него несколько капель крови.

Коркин побледнел и не сразу справился с бритвой. Он еще не отошел от увиденного в морозилке.

Арефьев первым пригубил фужер, после него — Смирнов. За ним Голощеков с Воробьевым. Начальник службы безопасности попытался все свести к шутке «А если у меня СПИД?», но на нее никто не отреагировал. Сделав глоток коньяка, Воробьев нарочито не спеша закурил. Однако Коркин чуть было не испортил процедуру: он не смог справиться с рвотными позывами и после пригубления коньяка побежал в угол, где стояла корзина для мусора. Арефьев пришел ему на помощь: плеснул в большой фужер водки и протянул финансисту.

— Вот теперь знаем — мы все чисты друг перед другом…А если нет, во что, правда, мне не хочется верить, каждый будет платить кровью, — Арефьев был невозмутим. Он наложил на ранку клочок газеты, а саму руку, согнув в локте, прижал к груди…

Дальше разговор пошел по конкретным направлениям. От Воробьева Арефьев потребовал немедленного взятия под контроль квартиры и телефона бортинженера, улетевшего в Женеву. Смирнова попросил выяснить — на какую сумму тот может рассчитывать от торговли своих бензоколонок. Коркин как можно быстрее должен связаться с банками, при этом Арефьев напомнил, что люди из этих финансовых учреждений тоже пользовались их «черным каналом», по которому уходили на Запада «отстиранные» доллары. Голощекову он назначил встречу через час.

Оставшись в кабинете один, Арефьев достал из сейфа одноразовые шприцы, спирт и вату. Ампулы с морфием постоянно находились у него в кейсе. Он боялся стать наркоманом и потому набирал в шприц вместо сорока миллиграммов морфия только половину. Укол сделал в предплечье.

Когда дурнота прошла, и в теле появилась комфортная теплота, он набрал номер телефона начальника отдела милиции Опалихи подполковника Коризно.

— Михаил Иванович, — сказал Арефьев, — вас можно поздравить с поимкой Андреева? Вчера об этом прочитал в «Комсомольской правде», и, если не секрет, сколько времени вы его ловили?

— Год и два месяца. Но что любопытно: своему конвоиру он заплатил две тысячи долларов за то, чтобы тот помог ему сбежать прямо из зала суда, а знаете, сколько мы можем в виде премии выписать своим сотрудникам за поимку Андреева?

— Ну хотя бы половину от «беговых»…

— Вы слишком широко, Герман Олегович, размахнулись. А полторы тысячи российских рублей не хотите?

— Связались бы со мной, пожертвовать на доброе дело пару тысяч долларов пока для меня, слава богу, не проблема. Кстати, я тоже хочу получить от вас поддержку, правда, морального свойства…

На другом конце провода возникла двусмысленная пауза. Голос Коризно стал явно настороженным.

— Если эта помощь не выйдет за пределы моих служебных возможностей… Что у вас, Герман Олегович, на душе?

— У меня на душе один сорванец по кличке Фура…

И снова пауза, но уже не столь затяжная, как первая…

— Рэкет?

— Вроде того…Идет серьезный наезд на одного моего компаньона. Но если это служебная тайна, то, ради бога, извините.

— Нет, я так не думаю, но все же надо кое с кем переговорить. Как вы сказали — Фура? Записываю. Можете минут через сорок перезвонить?