Александр Ольбик - Схватка

К нему подошел Семен.

— Нам всем не поместиться. Рюмку с Заполошным мы положим в джип, Буханца надо устроить в «девятке», на заднем сиденье, а куда остальные сядут? Во втором джипе поедите вы с Голощековым, Борис, Чугунов…Вахитов совсем расклеился, возможно, у него инфаркт…

— Тогда выгоняйте из гаража их тачку, не пропадать же добру…Вахиту сделайте поддерживающий укол, он нам еще понадобится в качестве главного свидетеля…

Воробьева донимала жгучая боль и потому в его словах сквозило раздражение. Он окинул взглядом мертвый дом и, ощущая дикую опустошенность, направился к воротам. Их уже открыли и кто-то начал выгонять из гаража серую «девятку» с темными стеклами. Из нее вылез Борис и Воробьев увидел у него в руках милицейскую фуражку.

— Там еще три таких… бронежилеты, — сказал он, — боюсь, это с того поста, который вчера расстреляли…На этой тачке опасно выезжать, она наверняка находится в розыске…

— Опасно дышать, а мы дышим, — вяло отреагировал Воробьев. — Запасные номера есть?

— Найдем…

Воробьев подошел к джипу и что-то спросил у Семена. Тот подал ему армейскую флягу. Пил пока не почувствовал внутреннее тепло.

— По дороге заедем в лес и избавимся от оружия. Наших погибших и Полоза полейте спиртом, в случае проверки нетрудно будет представить их пьяными…

— Эту проклятую хату надо спалить, — садясь в машину, сказал Чугунов. — Там полно наших следов…

— Так в чем же дело? — подзадорил его Голощеков. — Бери канистру и дело с концом.

— Ты это серьезно? — Чугунов, ища подтверждения, взглянул на Воробьева.

— Я согласен, чумное место другой участи не заслуживает. Сеня, далеко у тебя канистра с бензином?

— В багажнике нашей «девятки», только оставьте что-нибудь про запас.

Борис открыл багажник и, подхватив из него черную пластмассовую канистру, направился с ней в дом. Но вскоре, пятясь, вышел из дверей, поливая из канистры крыльцо и стены дома…Передав канистру Семену, он вжикнул газовой зажигалкой и, не раздумывая, бросил ее в парящее бензиновое озерцо. Пламя потекло по крыльцу, перекинулось через порог и стало ластиться к стенам, мебели, быстро взбираться по лестнице…

Они еще не проехали и пяти километров, как над садами взвился огромный стог огня, не оставляющего сомнений в том, что огненная стихия доведет дело до конца…

Арефьев пребывал в трауре. Погибших телохранителей Рюмку и Заполошного похоронили на Химкинском кладбище. Буханца положили в частную, полуподпольную, клинику, где после сделанной операции он уже шел на поправку. Там же два дня лежал Чугунов. Ему повезло: пуля, задев по касательной брюшную полость, прошла сквозь карман, в котором лежала запасная обойма от пистолета.

Воробьев лечился, что называется, в амбулаторных условиях.

В дороге, когда они возвращались из Хлебниково, состояние Вахитова стало угрожающим. Пульс почти не прощупывался, и Голощеков велел Борису отвезти его в ближайшую больницу. Однако через пару километров стало ясно, что до больницы он не дотянет: Борис по мобильнику вызвал «скорую помощь» в район метро Таганская… Однако сердце Вахитова перестало биться за полторы минуты до прибытия неотложки…Борис вынес тело из машины и, положив его на скамейку, уехал…

Труп Полоза, который привезли в Опалиху, оставили на ночь в гараже — на дощатом настиле, положенном на сдвинутые капоты двух машин. В первую же ночь, Арефьев, взяв фонарик, спустился во двор. К нему подошел охранник Борис, но хозяин жестом дал понять, чтобы его оставили одного.

Он зашел в гараж и включил свет. Долгое, плоское тело Полоза казалось отчужденно беспомощным. Кто-то из охраны в его сложенные на груди руки вставил сигарету. Арефьев, сочтя это издевательством над мертвым, выдернул сигарету и бросил ее под машину.

Постояв несколько минут над трупом, и, не получив от свидания с ним успокоения, он отвел взгляд от заострившегося, объятого желтизной лица и пошел на выход. Злата ждала его на крыльце. Он обнял ее за плечи и увел в дом. В постели долго ворочался, отчего растревожил бок и ему пришлось встать и принять лекарство.

Прошедший день он считал позорным. Утром состоялся «разбор полетов». Воробьев, с рукой на перевязи, рассказал о том, что произошло в Хлебниково. Выслушав доклад, Арефьев, по очереди оглядев присутствовавших, неопределенно сказал:

— Смерть не есть зло…Дело в другом.

И он завел речь о деньгах. При этом Арефьев выразительно посмотрел на финансиста Коркина. Тот, не заглядывая в лежащий перед ним лист бумаги, назвал цифру — 700 тысяч долларов.