Александр Ольбик - Однократка

Торф звонил, прикрыв трубку рукой. Генка не стал прислушиваться, тем более он был занят своими мыслями. Внутренне он камня на камне не оставил от науки по названию «психология».

Чернявый разбойник сидел на корточках, согнувшись в три погибели — классической позе язвенника. Лицо новичка покрылось потом, и он по-прежнему никого и ничего не замечал.

— Сильно болит? — спросил Кутузов и ругнул себя за длинный язык.

— Не то слово, — спокойно ответил чернявый, и в голосе послышались все оттенки страдающего человека.

— Если не втерпежь, позови врача, — посоветовал Генка и опять покаялся за свою несдержанность. Ведь именно из-за нее, дряни, несдержанности, он и загремел в этот е…й колумбарий под псевдонимом СИЗО.

Разбойник промолчал, поскольку не видел смысла в дальнейшем разговоре.

— Ну как, однократка, поговорил по душам? — спросил Торф, когда кончил трепаться по телефону.

— С ним, что ли? — Кутузов кивнул в сторону новичка.

— С психологом…

— Она такой же психолог, как я Ясир Арафат. Эта ученая стерватесса сказала, что только агрессивные придурки идут на баррикады и закрывают собой амбразуры.

— Но ведь это же правда на сто процентов. Только те, у кого постоянно горит в заднице мякина, бегают на баррикады.

— А при чем тут Чернобыль? Меня же туда мо-били-зо-вали. Куда было деваться? Сейчас я всех послал бы куда-нибудь подальше, а тогда — не поедешь сам, отвезут в наручниках в штрафбат. Вот и вся психология.

— Она тебе все равно какую-нибудь цидульку сочинит. Деньги ей за что-то ведь платят.

— Суду нужны факты, а не абстрактные умозаключения. Так что, выражаясь твоим языком, Сеня, раненых не подбираем…

Это впервые употребленное ласкательное «Сеня» как-то незатейливо сблизило Торфа с Кутузовым.

Как бы дальше у них развивался диалог — неизвестно, за дверью послышалась возня, и в камеру вошел старший контролер.

— Кутузов, на выход! Свиданка с женой.

Его вели переходами, через несколько решетчатых калиток, пока не попали в застеленный синим линолеумом коридор. Оттуда — четыре двери, и через одну из них он попал на «переговорную станцию», как называли в СИЗО комнату свиданий.

Люська сидела у барьера и показалась Генке ласковым ветерком, коснувшимся его измотанного неволей сердца. Его предупредили, о чем можно вести беседу, а о чем лучше не заикаться.

Пока ему читали лекцию, он неотрывно смотрел на жену. На ней был бежевый плащик, на голове — красный беретик, а под ним — узел льняных волос с простенькой заколкой.

Если бы вдруг у него оказались несметные богатства, он, не задумываясь, положил бы их к ногам любого затрюханного контролера, лишь бы тот позволил прикоснуться к Люськиной щеке.

Она улыбнулась, хотя, по его расчетам, на ее лице должна лежать как бы траурная печать. Но он тоже улыбнулся, от чего уже давно отвык и что теперь нелегко бьыо сделать. А когда уселся напротив нее и заглянул в ее зеленые с янтарными крапинками глаза, к горлу подкатил бильярдный шар. А может, теннисный мяч — не вздохнуть, не охнуть.

— Я уже не верил, что когда-нибудь тебя увижу, — сдерживаясь изо всех сил, проговорил Кутузов.

И хотя женщина продолжала улыбаться, ее глаза больше не излучали той неподдельной радости, которая сопровождала каждую их встречу.

— Все хорошо, Гена. Юра наш знает, что ты в длительной командировке, хотя соседские ребятишки сказали ему, где ты на самом деле находишься…

— А ты что — не могла Юрика переубедить? Объяснила бы, я сижу без вины, что на нас с тобой напали хулиганы и папка защищал тебя и себя… Ладно, это поправимо, ты лучше скажи, как насчет цыгана? Есть вообще такой в природе, или это призрак, который бродит по Юрмале…

— Я всех подняла на ноги — и твоих сестер, и зятьев. Коля ездил в Каугури и отыскал этого Романа. Но он говорит, что ничего такого не помнит. Одна девочка, что живет по соседству с цыганским поселком, рассказала, что к дому Романа два раза приезжали на иномарках какие-то люди. Да и по поведению цыгана можно понять, что он чего-то очень боится.

— Значит, опередили нас. Это нехорошо, но не смертельно. А как ты, Люся? Совесть тебя, случайно, не мучает?

— Давай, Гена, не будем на эту тему.

— Да как же, Люсек, не будем, если из-за твоего несвоевременного виляния задницей я попал туда, куда и в страшном сне не мечтал загреметь.

Ее полные губы сникли в уголках, лоб покрылся мелкими морщинками.

— Я хотела как лучше. Ты сам видел, как они нас провоцировали. Это же натуральные уголовники, все как один сидели, и не один раз.