Михаил Нестеров - Скалолаз

Новак как никто другой знал шефа и подыгрывал ему. Остальные оказались в роли играющих болельщиков.

Поначалу станцию решили оставить в базовом лагере (опять эпизод игры), но Кроужек примирился с этим благом цивилизации, и теперь «эс-эска» кочевала от одного промежуточного лагеря до другого. И вице-премьер вечерами, скучая по жене и сыну, не забывая государственных и частных дел, делал несколько звонков.

Ответственным за станцию был офицер связи Марек Рада. Ему самому не позволялось использовать магнофон в личных целях, но начальник личной охраны вице-премьера несколько раз ловил Раду за руку. Тот резко бросал трубку магнофона и невинно пожимал плечами: «Я только проверял». Новак сердито поводил бровью и… хмуро ронял: «Соедини». Радист светлел лицом, набирал номер телефона в Праге. Потом удалялся, давая возможность боссу переговорить с женой. Но иногда заглядывал в палатку и ханжески закатывал умиленные глаза, видя шефа, набирающего очередной номер.

Но, пожалуй, больше всех станцией пользовался Петр Миклошко. Он не уединялся, ему наплевать было – стоит кто рядом или нет. Новак пожаловался было на него Мирославу, но тот ответил:

– Пусть болтает.

– Так он элементы питания посадит.

– Хорошо, я поговорю с ним.

И вице-премьер вел с давним приятелем беседы. И все без толку. И вот только сегодня вечером Петр Миклошко сделал всего один звонок.

В это утро чешские альпинисты просыпались неохотно. Первым вышел из палатки Богумил Слончик и боднул головой, приветствуя бодрствующих охранников. Они не выспались, заступив на дежурство в четыре утра, и проводили альпиниста хмурым, завистливым взглядом.

Без четверти восемь свою палатку покинул Новак. Делая вид, что утренняя зарядка доставляет ему удовольствие, он натурально сотворил ход вокруг лагеря, высоко поднимая и резко бросая вниз руки. Что это за упражнение и на что оно влияет, не знал даже сам Новак.

Он принял от подчиненного кружку с кофе, кивнул в знак благодарности и, часто зевая, делал мелкие глотки. От завтрака он отказался. Точнее, перенес его на более поздний срок.

В восемь ровно Новак по рации вызвал русских:

– Скоков?

– Да.

– Это Новак.

– Доброе утро.

– Здравствуйте. Вы не заспали наш вчерашний разговор?

– Помню хорошо.

– Ну и?..

– Я говорил с ребятами. Как насчет завтрашнего дня?

– Буду ждать с нетерпением. Слушаю вас.

– Дело в том, что мы действительно задержимся на сутки. У нас появился один больной. Нам желательно эвакуировать его на Большую землю. Вы как, не против, если мы воспользуемся вашими промежуточными лагерями?

– Вот в этом месте, Скоков, я должен злорадно засмеяться. Но делать этого не буду. Хотя… хохотну, конечно, если этот больной – вы.

– Нет. Лично я здоров.

– Имею право усомниться в этом. Так когда вас ждать?

– Часам к семи утра. Я отправляю с больным четырех человек. Они выйдут еще затемно… У меня к вам просьба, Ян. Вы не можете подождать их? Ну а уж потом тронетесь.

– Придется. Мне послать людей навстречу?

– …Нет, благодарю. Вы и так много для нас делаете. Оставайтесь на месте и будьте… здоровы.

– Спасибо. Вы сообщили поисковикам о больном в экспедиции?

– Вообще-то это не обязательно. Но за совет спасибо, я свяжусь с ними.

– Одну секунду, не прерывайте связь. Знаете, Скоков, я никак не могу представить себе вашу внешность. Вы кажетесь мне крутолобым, приземистым, с длинными руками. А ваш возраст в моем воображении колеблется от двенадцати до четырнадцати лет. Всего вам доброго.

Дав отбой, Новак приветствовал вставшего шефа и распорядился насчет завтрака.

– Проснулся аппетит? – на ходу спросил Кроужек.

– Да, – сжато ответил телохранитель, провожая глазами шефа до ледяной глыбы, пожелтевшей с одной стороны.

Скоков, возвращая рацию Шеелю, повторил за Новаком: «Всего вам доброго». И подумал, что Новак забыл добавить: «Передачу вел Сергей Доренко».

Наутро командир «Красного спасения» заметил разительную перемену в поведении Хорста Кепке: тот перестал выкатывать глаза на Алину, сидел в задумчивости.

Шеель сменил объект наблюдения и нашел, что Алина бледна, под глазами темные круги, ложка в руке подрагивает. Заметил и наспех заделанный шов на ее куртке.

И снова перевел взгляд.

Кепке поднял голову. Его глаза говорили: «Ты можешь думать все, что хочешь, Ларс».

Алина молчала. А значит, Шеель не вправе был обсуждать этот вопрос.