Андрей Воронин - Я вернусь...

Все это Зимин изложил Адреналину подробнейшим образом, но тот опять лишь рукой махнул, будто муху отгонял.

– Переживем, Сеня, – сказал он. – Прорвемся. Знаешь, какое у меня ощущение? У меня, Сеня, предчувствие, что все это как-нибудь само рассосется. Раньше рассасывалось и теперь рассосется. Впервой, что ли?

У Зимина даже дух захватило от таких речей. Рассосется! Как же ему было не рассосаться, когда рядом всегда оказывался Сеня Зимин? Его стараниями все и рассасывалось, но Адреналин-то об этом даже не догадывался, а если догадывался когда-то, то теперь уже забыл...

Словом, Зимин понял, что действовать ему снова придется в одиночку: думать, решать, утрясать и заглаживать, чтобы все было, как всегда, шито-крыто. И он предпринял кое-какие меры, весьма действенные, прибегнув к одному апробированному способу, но тут в Клуб приперся этот дурак подполковник, и все опять полетело к чертям, застопорилось и отложилось на неопределенный срок. А главное, опять нужно было рыскать по городу в поисках необходимых реактивов – это первого-то января! – а потом ехать на дачу, пробиваться сквозь сугробы, печку топить, мерзнуть и всю ночь сидеть в подвале над перегонной установкой – смешивать, выверять пропорции, добавлять, разводить, опять смешивать... Химия, блин! Все же не зря он пять лет уродовался в своем химико-технологическом! Сколько времени прошло, и, гляди ж ты, пригодилось образование! Кто бы мог подумать...

В общем-то, сейчас торопиться некуда. Такие вещи, как возбуждение дела о банкротстве, в один день не делаются, особенно если день этот – первое января. Какое-то время в запасе у Зимина еще оставалось, но его кипучая натура требовала немедленного действия. Словом, если бы первое января можно было убить, Зимин сделал бы это, не задумываясь ни на секунду.

Да еще этот подполковник!.. Какой черт принес его в Клуб именно теперь? Нервы пощекотать захотелось? Вот и пощекотал. Дощекотался, блин... Подполковника, конечно, не жалко. Одним ментом меньше – уже хорошо, но как же это все не вовремя!

"А может, это неспроста? – подумал вдруг Зимин, сидя за рулем своей "вольво", припаркованной неподалеку от Триумфальной арки на Кутузовском проспекте. – Может быть, этот мент был послан мне свыше, как некий знак? Не торопись, мол, Семен Михалыч, не пори горячку, подумай еще раз хорошенько... Мертвые, конечно, не кусаются, но с ними уже нельзя договориться, а вот с живыми договориться можно. По крайней мере, надо еще раз попытаться. Надо, во всяком случае, попробовать. Если дело выгорит, клянусь, поверю в новогодние чудеса! Потому что вот это как раз и будет самое настоящее новогоднее чудо..."

И он попробовал – вынул из кармана трубку мобильника и, держа в левой руке дымящуюся сигарету, большим пальцем правой быстро по памяти набрал номер Сидякова.

Сидяков ответил сразу, как будто все утро проторчал у аппарата, дожидаясь звонка. Зимин счел это добрым знаком.

– Здравствуйте, Павел Христофорович, – приветливым и в то же время деловым, тщательно отрепетированным тоном сказал он. Так разговаривают, приветствуя многомиллионную аудиторию зрителей, опытные дикторы центрального телевидения. – С Новым годом! Зимин вас беспокоит.

– Здравствуйте, Семен Михайлович, – с некоторой начальственной кислинкой в голосе ответил Сидяков. – Я вас узнал. Вас также с Новым годом.

По голосу чувствовалось, что Сидякову не терпится повесить трубку. Ну еще бы! За эти несколько дней Зимин достал его буквально до печенок.

– Узнали? – Зимин сделал вид, что огорчился. – Значит, богатым не буду.

– Насчет вас не знаю, – сказал Сидяков, – а что касается вашего приятеля Рамазанова, то он богатым не будет точно. Вы ведь по поводу него звоните? Если да, то скажу вам сразу: напрасно вы, Семен Михайлович, теряете время. Я отлично понимаю чувства, которые вами движут. И чисто деловые расчеты ваши я, поверьте, понимаю тоже. Да мне и самому несладко, Алексей Зиновьевич мне в высшей степени симпатичен, но на должностное преступление я не пойду. Вот хоть убейте, не пойду! Не имею права. Закон...

– Павел Христофорович, – не слишком корректно перебил его Зимин, – давайте оставим в покое закон. Закон! Закон – что дышло, куда повернул, туда и вышло... Вам ли этого не знать?

– На что это вы намекаете? – оскорбился Сидяков.

– Я намекаю на то, – сквозь зубы процедил Зимин, – что в данном конкретном случае вам ничего не стоит изменить ситуацию к лучшему...

Его трясло от ярости. Надо же, какая сволочь! Вот и попробовал... Вот тебе, Сеня, и новогодние чудеса! Не бывает никаких чудес, особенно если речь идет о Сидякове...