Татьяна Рубцова: Чёрные апостолы

Я нехотя сел и взял яйцо в кулак. Холодное. Самое последнее дело есть холодные яйца, хотя когда-то они мне казались даже вкусными. Медленно я стал стучать яйцо об стол, чтобы разбить и так же медленно начал чистить его.

Я съел все яйца и хлеб. Подобрал со стола все крошки. В задумчивости повозил по столу скорлупу и только тогда потянулся за бычком. Неуверенно чиркнул спичкой и осторожно затянулся. Желудок успел сжаться за время болезни, но я насытился и табачный дым больше не раздражал. Довольный этим, я блаженно растянулся на кровати. Жизнь улыбалась, и радовала: вот что могут сделать три яйца и сигаретный окурок. Я даже не думал, что тот, кто держал его во рту, мог быть больным — по большому счету было фиолетово на это. Курить на сытый желудок было легко и приятно, и я блаженствовал, смежив тяжелые веки, пока не услышал шум мотора. В мертвой тишине осенней ночи этот шум встряхнул легкий холодный воздух. Он стал громким и навязчивым. Я сел в кровати и увидел яркий луч фары, проскользивший по стеклу и тут же погасший. Занавеска на окне с вечера оставалась отдернутой. За окном было достаточно светло, чтобы увидеть две «Нивы», подъехавшие со стороны просеки.

Я сменил позу, навалившись на подоконник. Машины продолжали двигались с уже выключенными фарами, и это настораживало.

Вот «Нивы», одна за другой, выехали на поляну и остановились у крыльца соседнего дома. Из окна мне было видно и крыльцо, и обе машины, вставшие бок о бок в каких-то 20 шагах от меня. Я уткнулся лбом в холодное стекло, стараясь разглядеть, что там происходит. Машины затеняли слабый свет луны и казались одним пятном, но вот послышался шум открывающихся дверей и над крышами внедорожников вырисовались головы приезжих. Они склонялись, поднимались, сливались в один силуэт, пока что-то там глухо не шлепнулось о землю.

— Е-мое, — услышал я приглушенный голос.

— …Осторожно…

Включился фонарь и луч его скользнул на землю, нащупывая что-то. Это что-то я сначала принял за кочку. Но луч осветил ее. Денежный мешок!

Я, как и всякий современный россиянин, конечно же знал, что это такое. Инкассаторский денежный мешок в банковской упаковке. Человек в черной униформе склонился над ним, быстро осмотрел, выпрямился, крепко держа его в руках, и фонарь отключили. На голове человека была матерчатая маска с поднятым верхом, как у ОМОНа.

Вот это коммуна.

Я быстро лег на спину и затушил окурок, догоревший до фильтра. Это получилось само собой. И вовремя. К окну подошел человек. Я слышал его шаги. Человек заглянул в окно. Он смотрел на меня, и я чувствовал это даже сквозь закрытые веки. Не удовлетворившись осмотром, человек зажег фонарь, и луч скользнул к моему лицу. Но тут приблизились еще шаги.

— Дурак, разбудишь, — услышал я голос за окном.

— А если он не спал?

— Пошли. Пусть Красноглазый сам разбирается.

— Лады.

Они уже удалялись, когда я услышал:

— Фу, а накурил, как паровоз.

— Не зря значит весь лагерь на брюхе исползал, дымок вшивый.

Логично было бы теперь предположить, что я курил только что. Я замер, почти не дыша. Но они уходили, шаги их удалялись безвозвратно. Я вздохнул облегченно. Что ж, этих парней в черной униформе нельзя конечно назвать лохами, и все же они ушли, а я чувствовал себя если не сильнее их, то хотя бы умней.

Понятное дело, я почти не спал всю эту ночь. Мало того, что мучили кошмары, видение денежного мешка преследовало меня.

Вот это коммуна. Я почти восхищался ими. Идеальные ограбления, великолепная крыша. Эти парни уже отхватили свой лакомый кусок от российского жирного пирога. Ах, если бы и мне перепала хоть пара крошек.

«Нива» по автостраде берет разгон до ста тридцати километров в час, только зачем так стараться. Расход топлива резко возрастет и износ деталей тоже. Это же не иномарка, а отечественный автопром. Тем более на ночном шоссе не стоит разгоняться больше чем на сто десять километров в час. Но и этого больше, чем достаточно. Значит, ограбления могли происходить не только в другом районе, но даже в другой области и полная гарантия, что ни у одного мента не хватит мозгов искать грабителей здесь, среди этих апостолов в черных одеждах.

У меня даже перехватило дыхание от их наглости. Как бы хотелось войти к ним в долю. Единственное, чего я не хотел, это самому грабить. Потому что в мозгу с детства укоренилась аксиома: сколько вор не ворует… А в тюрьму не хотелось, и не хотелось убивать и насиловать. Так уж меня воспитала родная мать. Хотя, если вдуматься, сейчас воруют все. Если не хочешь, чтобы тебя обворовывали, грабь сам. Не грабят только недоумки, слабаки и калеки.