Илья Деревянко: Инфернальная реальность

«Я не такой, как другие! Не стереотип! Мне нужна эмоциональная регуляция. Вот и все!» – высокопарно размышлял на досуге психиатр. В ПНД № 3 заместитель главного врача по лечебной части имел неограниченные возможности для безопасного, в смысле уголовной ответственности, удовлетворения своих извращенных наклонностей. Он заранее подбирал приглянувшуюся ему больную, помещал в отдельную палату. Ощутив очередной прилив желания, Кудряшкин являлся туда вечером или ночью, запирал дверь, подобно взбесившейся обезьяне набрасывался на беспомощную женщину, насиловал (преимущественно в извращенной форме), душил, бил, харкал в лицо, получая от процесса издевательства особое удовольствие. Ни малейшего раскаяния он впоследствии не испытывал, а разоблачения не боялся. Кто поверит бредням сумасшедшей?! Симпатичную светловолосую девицу, вскрывшую на руках вены, но вовремя остановленную родителями, психиатр заприметил сегодня утром и сразу уготовил ей роль «самки» (так Зиновий Михайлович именовал своих жертв)... «Самка» (Журавлева, кажется) была привязана к кровати и первым делом попросила (вот дура безмозглая) убавить свет. Глаза, наверное, разболелись.

– Свет, говоришь? – прошипел кандидат медицинских наук, спуская штаны. – Ага! Щас! Спешу и падаю!

Он враскорячку протопал к кровати, быстро распутал веревки и, блаженно прижмурившись, с размаху ударил девушку кулаком в живот...

Удовлетворенный психиатр медленно одевался. Голая, скорчившаяся на койке Светлана захлебывалась в рыданиях.

– Не хнычь, сучка! – лениво бросил Кудряшкин, мельком взглянув на больную. – И ябедничать не пытайся! Тебе все равно никто не поверит!

– Мразь! – выкрикнула измученная девушка. – Выродок! Садист!

– Ах так?! – окрысился Зиновий Михайлович. – Ну я тебя, блядюгу, проучу! Сульфазинчик не пробовала, голуба? Ща-ас, по-о-опробуешь! Небо, мать твою, с овчинку покажется!

Ловкими, профессионально-отработанными движениями он снова прикрутил Журавлеву к койке, отпер дверь и, выглянув в коридор, громогласно позвал медсестру.

– Сульфазинотерапия! – коротко приказал Кудряшкин явившейся на зов начальства пожилой крашенной под блондинку тетке с раздутой от беспробудного пьянства физиономией. – Чего вытаращилась, кобыла! Мне виднее. [12]

Тело звенело от боли. Мысли путались. Руки-ноги сводило судорогами [13]Жалобно охая, Светлана с трудом сползла на пол. Когда препарат начал действовать, медсестра сняла с нее веревки. Человека, уколотого сульфазином, связывать не надо. Он и без того абсолютная развалина.

– Господи, за что?! – всхлипнула девушка, трясясь в ознобе. Случайно взгляд ее упал на забытую нетрезвой «блондинкой» веревку. Вот выход! Вот!

– Прости, мама! – шепнула она, непослушными руками сворачивая петлю... Скрипнула дверь. Журавлева застонала в отчаянии. Опять небось гнусный извращенец явился! Вонючий, бородатый козел!

– Э-э, девочка! Не занимайся глупостями! – послышался приятный мужской голос.

Подняв воспаленные слезящиеся глаза, Света увидела незнакомого, высокого, статного парня в белом халате санитара. «Молодой, немногим старше меня, а виски седые», – с вялым удивлением отметила она. Между тем санитар поднял начинающую поэтессу на руки, бережно положил на кровать и укрыл одеялом.

– Сульфой укололи? – спросил он.

– Да-а-а.

– За что? [14]

– Ты мне не поверишь!

– Почему же. Поверю! – спокойно возразил незнакомец. – Но сперва прими анальгин, – он протянул Журавлевой две таблетки. – Глотай, глотай. Полегчает. [15]

– Итак, что произошло? – повторил вопрос санитар, когда девушка послушно проглотила лекарство.

Внезапно Светлану обуяли нехорошие подозрения: «Интересно, откуда этот доброхот нарисовался?! Может, бородатым садюгой подослан?! Точно! Наверняка подослан! Они тут все заодно! Расскажу, а мне двойную дозу всадят в отместку. Провокаторы!»

– Ничего не произошло, – грубо ответила Журавлева, прожигая санитара ненавидящим взглядом. – Жить не хочу! В любом случае удавлюсь!

– Врешь ты все! – укоризненно покачал головой парень. – Ей-Богу, врешь! Но раз удавиться собираешься, придется тебя от греха подальше к койке привязать. До утра. Не обижайся. Ты потом мне сама спасибо скажешь...

Покинув палату незадачливой самоубийцы, Владимир Ермолов зашел в туалет для медперсонала, закурил сигарету, присел на подоконник и задумался. Выполняя данную бывшему командиру клятву, он третью неделю работал санитаром в ПНД № 3, но подробности гибели Ольги Свиридовой выяснить до сих пор не сумел. Зато твердо убедился – дело здесь нечисто! Царящая в лечебнице духовная атмосфера была, мягко говоря, гнусной. Врачи и медсестры относились к пациентам хуже, чем к животным. Здоровенные, тупомордые санитары безжалостно избивали несчастных психов за ничтожную провинность. Все воровали в меру возможностей. Повара – продукты, врачи – лекарства подороже, медсестры – подешевле, а санитары не гнушались отбирать у больных приносимые родственниками передачи. На Ермолова, не желавшего принимать участия в этих грязных делишках, остальные санитары смотрели как на белую ворону и однажды попытались устроить ему «темную». Бывший спецназовец, владевший приемами «Универсальной боевой системы» (а до службы в армии имевший черный пояс по карате и первый разряд по боксу), отметелил их за милую душу. В процессе драки, занявшей от силы секунд десять, ему приходилось постоянно контролировать себя, дабы не убить кого ненароком. Владимир дрался вполсилы, избегая наиболее эффективных, но смертельно опасных приемов. Однако санитарам мало не показалось. Скуля и сплевывая выбитые зубы, они расползлись по углам зализывать раны и больше попыток нападения не возобновляли. Между ними и Ермоловым установился исполненный затаенной ненависти нейтралитет.