Илья Деревянко - Рукопашник

4 декабря 2000 года. Москва

– Кума [2]на подходе! Того гляди, скрутит, зараза! А деньги, блин, закончились! Выручи, Жорик, будь другом!!! – умоляюще обращался Василий Добрынин, студент одного из престижных гуманитарных вузов, к своему сокурснику, некоему Георгию Кисейко, известному в среде институтских наркоманов как розничный торговец героином.

От природы Василий был рослым, крепким парнем (вдобавок обладателем черного пояса по школе Киу-ка-шинкай) и тем не менее выглядел он в настоящий момент на редкость жалко: дрожащие руки; неуверенные, заторможенные движения; сузившиеся до размеров острия иголки зрачки, униженное выражение нездорово-красного лица…

Тощий, плюгавый Кисейко смотрел на него с нескрываемым превосходством.

– Когда отдавать намерен? – сквозь зубы процедил он.

– Завтра!!! На крайняк послезавтра «предка» на бабки растрясу!!! – суетливо пообещал Добрынин.

Жорик глубокомысленно сощурился.

Разговор происходил в квартире Кисейко, которую тот, выходец из далекой провинции, снимал за немалые деньги неподалеку от метро «Новослободская». Наркоторговец барственно развалился в кресле. Неплатежеспособный клиент стоял перед ним навытяжку: помятый, трясущийся, несчастный…

Размышлял Жорик долго, не менее пяти минут. Между тем упомянутый Василием «кумар» стремительно набирал обороты. Подскочила температура. Суставы, кости безжалостно перемалывались невидимой мясорубкой. На глазах «черного пояса» выступили обильные слезы.

– Ну так выручишь?! – прерывая гнетущее молчание, по-собачьи проскулил он и, не удержавшись, лязгнул зубами.

– Кхе, кхе, – многозначительно покашлял Кисейко и наконец заговорил, вальяжно растягивая слова: – Видишь ли, любезный Вася, насколько я понял, ты хочешь получить товар в кредит!.. Кредит подразумевает доверие, но доверия-то у меня к тебе, увы – нет!!! Вчера ты рассказывал, как отец три дня назад заметил у тебя на руках следы от уколов и учинил стра-а-ашенный скандал?! Помнишь?!

Добрынин судорожно кивнул.

– Ну так вот – мани он тебе больше не отстегнет! Ни под каким соусом! – подытожил наркоторговец. – Поэтому ты, мил человек, отныне банкрот! А благотворительностью я не занимаюсь! Уж не обессудь! – Жорик театрально развел костлявыми руками.

– Что ж мне, подыхать теперь?! Да?! – простонал измученный ломкой Василий и вдруг заорал, сорвавшись: – Ну и ладно!!! Подохну!!! Прямо сейчас!!! С пятого этажа вниз сигану!!! Из твоей квартиры!!! Расхлебывайся потом с ментами!!! – Добрынин, пошатываясь, направился к окну.

– Стой, дурак! – властно рявкнул Кисейко, с неожиданной для столь хлипкого субъекта силой хватая Василия за рукав. – Остынь! Не пори горячку!!! Я ж не сказал однозначно: «Не дам дозу». Я сказал: «В кредит не получишь». А это немного разные вещи! За товар расплачиваются необязательно деньгами. Дозу можно отработать… и не одну!

Добрынин замер на месте. В мутных, ошалелых глазах наркомана мелькнула искра надежды.

– Отработать?! Ка-а-ак?!! – сипло выдохнул он.

– Гм, посмотрим. Есть тут кой-какие задумки, – пожевал губами Жорик. – А пока, на! Держи!

Кисейко извлек из кармана крохотный запечатанный целлофановый пакетик с белым порошком.

– Кухня в твоем распоряжении, – великодушно разрешил он. – Шприц в посудном шкафчике. Лечись, болезный!

Взвыв по-волчьи, Василий жадно сцапал героин и, спотыкаясь от поспешности, ринулся готовить инъекцию…

– Сходим-ка на семинар, – когда Добрынин «раскумарился», повеселел и посвежел, предложил наркоторговец.

– К Инквизитору?! – взглянув на часы, удивился Василий. – Но ведь он…

– Пошли, пошли, – по-крысиному оскалился Жорик. – Послушаем его гнилые проповеди! А потом… Потом, возможно, ты получишь первое задание! Пустячное, правда, но все-таки! Форвардс!!!

Преподавателя новой и новейшей истории, сорокалетнего Павла Андреевича, студенты за глаза называли Инквизитором. На первый взгляд Павел Андреевич абсолютно не соответствовал подобному прозвищу, попахивающему чем-то мрачным, жестоким, средневековым.

Инквизитор был высоким, полноватым мужчиной с безукоризненными манерами, приятным лицом и открытой, добродушной улыбкой. Он никогда не выходил из себя, не грубил, не повышал голоса и даже не «резал» студентов на экзаменах. Получить у него «неуд» могли только закоренелые болваны, да и то лишь с третьей попытки. Первые два раза Павел Андреевич просто возвращал лоботрясу зачетку и вежливо говорил: