Андрей Дышев - Далекий звон монет

– Три, – тихо произнесла она.

Я надеялся, что она все-таки не выстрелит, и в первое мгновение не понял, почему перед глазами вспыхнуло пламя, и меня откинуло на стену, словно я был вратарем и на лету поймал быстрый мяч. Крикнув, я схватился за плечо и сжал его изо всех сил. По руке, под рукавом, побежала теплая липкая струйка. Ковер подо мной стал покрываться красными каплями.

Не знаю, как долго я еще колебался. Каждая секунда могла стать последней в моей жизни. Опережая мысли, уподобляясь раненому зверю, я кинулся на Анну. Она вскрикнула, попыталась снова поднять револьвер, но не успела. Тяжестью тела я опрокинул ее на пол и схватил обеими руками за горло.

– Придушу! Придушу! – орал я, переполненный яростью.

Она махала рукой, норовя попасть тяжелым револьвером мне по голове. Несколько сильных оплеух пришлись по ли-цу. Она слабела подо мной, и оттого я становился более жестоким.

– Гадина!.. Ненавижу!.. – хрипела подо мной Анна.

– Врешь!.. Ты любишь меня! Ты всегда любила только меня!

– Всегда ненавидела! Господом богом клянусь…

Я поймал ее руку, в которой она крепко сжимала «сентинел», за запястье и сдавил так, словно хотел выжать из лимона сок. Анна закричала и заплакала от боли и бессилия и в последнем отчаянном порыве попыталась направить ствол в меня. Грохнул выстрел. Я почувствовал, как по волосам на макушке прошла горячая волна. Свирепея от того, что мне никак не удается покончить с этой сумасшедшей бабой, я налег на ее руку всем своим весом, прижал к ковру и попытался разжать ее пальцы.

Анна закричала настолько пронзительно, что у меня заложило уши. В какое-то мгновение револьвер оказался между нами, и тотчас снова прогремел выстрел.

Анна сразу обмякла, сразу прекратила сопротивляться, как борец после сигнала судьи. Потрясенный страшной догадкой, я уперся руками в ковер и встал перед ней на колени.

Широко раскрытыми глазами она смотрела на меня так, словно я был прозрачный. Прекрасные золотистые волосы налипли на ее влажный лоб. Губы были крепко стиснуты, словно Анна хранила тайну под пытками. На ее голубом платье расползалось безобразное красное пятно – под грудью, чуть выше живота. Она все еще сжимала «сентинел», и ее палец лежал на спусковом крючке.

– Анна! – прошептал я.

У меня не хватало смелости приложить ухо к ее груди. Я оказался трусом.

– Анюта! Ты меня слышишь?

Я отшатнулся от нее, встал на ноги и, не в силах пошевелиться, долго стоял над двумя телами.

Все, подумал я. Мы свое отыграли.

Шатаясь, как пьяный, я хотел отойти в дальний угол, лечь лицом на ковер, чтобы не видеть Влада и Анну, как тихо, со скрипом, приоткрылась дверь, и в образовавшемся проеме показалось лисье лицо Цончика.

– Ну, блин, ты даешь, Вацура! – произнес он, посмотрев на трупы. Затем вошел в комнату, вытащил из кармана платок и, накинув его на револьвер, поднял еще теплое оружие.

– Выходи! – добавил он с порога. – Поговорим.

Я вышел вслед за Цончиком на балкон. Внизу журчал и щебетал зимний сад. Цвета морской волны попугайчик пролетел мимо моего лица, едва не задев мой нос крылом.

– Идем, идем! – поторопил меня Цончик, видя, что я задержался на балконе, не в силах совладать с нахлынувшей на меня песней жизни.

Мы спустились вниз. Под ветвью пальмы стоял белый пластиковый стол. На нем – зеленые ракеты бутылок шампанского, колба для льда и бокалы. За столом, откинувшись на спинку и закинув ногу на ногу, сидел вьетнамец. Увидев меня, он сузил глаза, натянуто улыбнулся и кивнул на стул:

– Садитесь, господин Вацура.

Цончик опустился на стул рядом с вьетнамцем, придвинул ему «сентинел» в платке и стал цедить шампанское, время от времени подливая себе из бутылки.

– Больно? – поинтересовался вьетнамец, скользнув взглядом по моему плечу.

– Не очень.

– Ну и хорошо, – кивнул узкоглазый. – Я все равно не смог бы тебя перевязать. Это рушило бы наш сценарий. Максимум через час ты должен покончить жизнь самоубийством.

И он, аккуратно развернув платок, многозначительно посмотрел на револьвер.

Цончик плеснул мне в бокал шампанского.

– Надо в последний раз поухаживать за своим двойником, – сказал он, вынимая при помощи пластмассовых щипчиков кубик льда и опуская в мой бокал. Я не притронулся к нему.

– Может, налить тебе водки? – спросил вьетнамец.

Я отрицательно покачал головой.

– Он переживает, – усмехнулся Цончик. – Грохнул двух своих друзей.