Андрей Дышев - Далекий звон монет

Я кивнул, взял со стола тарелку Жоржа с недоеденной и давно остывшей овсянкой, подошел к двери и распахнул ее. Вьетнамец, как и следовало ожидать, тотчас оказался рядом со мной.

– Будь добр, – сказал я ему, – отнеси это в посудомоечную. Невыносимо пахнет.

Слуга не сразу решился протянуть руку, и как только он это сделал, я впечатал тарелку в его маленькое смуглое лицо.

Как сказала бы Анна, будь она рядом, я допрыгался. Не ожидая со стороны слуги ничего плохого, я уже намеревался скрутить ему руки, как вьетнамец, откинув тарелку в сторону, с ужасным лицом, выпачканным в каше, неистово закричал и, пружинно подскочив вверх, развернулся в воздухе на сто восемьдесят и отвесил мне мощнейшую пощечину ногой.

Я не удержался и, хватаясь руками за воздух, повалился спиной назад. Приземлившись на ноги, вьетнамец сразу же принял стойку и догнал меня кулаком. Маленький и твердый, как комок ссохшейся глины, кулак врезался мне в нос, и, ослепленный брызгами собственных искр, я повалился на пол, получая едва ли не удовольствие первооткрывателя, столкнувшегося с каким-то удивительным явлением природы.

Уже пребывая в нокдауне, я с опозданием стал прикрывать руками лицо, понимая, что очередной удар может отключить меня надолго, но напряженное, искаженное оскалом и кашей лицо вьетнамца вдруг расслабилось, словно из головы слуги, накачанной воздухом, кто-то выдернул пробку, он громко икнул, запрокинул лицо и стал быстро оседать на пол. Когда он, точно марионеточный арлекин, сложился на полу, я увидел за его спиной Вику. В руке она сжимала лопатку для раздачи заливного, которой, по всей видимости, огрела слугу по темечку.

– Скорее! – поторопила она меня, и я, стыдясь своего позорного поражения, поднялся на ноги и стал шарить в карманах в поисках носового платка, но Вика подтолкнула меня в спину.

– Потом, потом! Ключи от машины у тебя?

Ключи я отдал вьетнамцу, чтобы он отогнал «Опель» в гараж, но Вика не придала значения моему недвусмысленному жесту. Она стала излишне инициативной и достаточно бестолковой, как всякая женщина, которая почувствовала временное отсутствие власти.

Хлопая себя по карманам, я бежал вслед за Викой по путаному коридору. Скорее всего она ориентировалась здесь лучше Тарасова, который, возглавляя побег, открывал на своем пути все двери подряд.

– Не здесь! – крикнула она мужу. – В торце!

– Ты молодец, – бормотал я, вытирая рукавом кровь, которая все еще хлестала из носа. – Очень вовремя…

Вика вовсе не нуждалась в моих комплиментах. Она знала, что молодец, конечно, не я, и эта истина была для нее настолько бесспорна, что о ней не стоило даже думать.

Тарасов перестал хвататься за дверные ручки и, втянув голову в плечи, побежал в конец коридора. Он выглядел очень неловким; казалось, что его конечности переломаны во многих местах и сгибаются независимо от его воли. Как птица на болоте, Тарасов высоко поднимал колени и отчаянно размахивал руками, словно хотел оттолкнуться от воздуха. Вика семенила следом за ним, и хотя грациозностью движений тоже не блистала, все же выглядела намного изящнее. Я подумал, что эта пара могла бы с успехом выступать на эстраде с клоунадой.

Металлическая торцевая дверь, уродующая богатую отделку коридора, была закрыта на обыкновенный висячий замок. Пока Тарасов пытался оторвать его и перегрызть ушко, а потом отошел для разбега, чтобы вышибить дверь плечом, я вытащил из-за пояса «сентинел» и одним выстрелом сшиб замок с петель. Холодная темная лестница прямыми углами уходила куда-то вниз, как за холстом в каморке папы Карло. Видя, что Тарасов замешкался на пороге, Вика издала какой-то недовольный звук, оттолкнула мужа и первой нырнула в темноту.

Не скрывая, она вела себя здесь как у себя дома, и в другой обстановке Тарасову это наверняка показалось бы подозрительным. Но сейчас он вряд ли был способен обращать внимание на такие мелочи. За последние часы бедолаге пришлось пережить множество неприятных мгновений, и они наверняка преуменьшили его умение наблюдать и анализировать.

Лестница закончилась металлической дверью, перед которой Вика остановилась и взглянула на меня, призывая проявить джентльменские качества и открыть ее первому. Я приналег на стальной щит, но дверь открылась на удивление легко, словно кто-то потянул за ручку с другой стороны.

Отмытый, с отремонтированными крылом и бампером, будто никаких повреждений не было и в помине, мой «Опель» отливал металлическим блеском в свете ярких неоновых ламп гаража. Наши торопливые шаги отзывались эхом под низким сводом, и мы невольно встали на цыпочки.