Андрей Дышев - Далекий звон монет

Жорж вдруг оторвался от тарелки и, вытянув толстую коротенькую шею, глянул в окно. К особняку на овальную площадку выкатился ослепительно белый «Мерседес».

– Очень кстати, очень кстати, – пробормотал Жорж и кивнул вьетнамцу: – Иди встречай!

Тот сложился пополам и, прижимая руки к бедрам, быстро засеменил к выходу.

Жорж вытер губы, кинул салфетку на стол и с улыбкой посмотрел на меня. Ожидая чего-то ужасного, я повернул голову, снова глядя в окно. «Мерседес» остановился, вьетнамец подскочил к передней двери и распахнул ее. Сначала я увидел, как на снег ступили две очаровательные ножки в тонких туфельках, а затем увидел Викторию. На этот раз она была в роскошной белой шубе и шляпке, что так блестяще смотрелось рядом с «Мерседесом».

Затем из другой двери, делая неловкие движения, вылез долговязый мужчина. С ужасом я узнал в нем Тарасова.

– Твой шеф, – зачем-то пояснил Жорж, жуя собственную ухмылку и сплевывая на тарелку крошки.

Вот это да! Никогда еще я не попадал в такую ловушку. Каким-то чудом сохраняя спокойствие, хотя никакой необходимости в продолжении игры уже не было, я пожал плечами, мол, шеф так шеф, и потянулся за никелированным кофейником.

Жорж подошел к окну и, сунув руки в карманы, стал покачиваться с пяток на носки, словно ехал в троллейбусе.

– Паша всегда любил внешние эффекты и роскошь. Смазливые бабы, крутые тачки, шубки, золотишко… Это его и подводит, – последнее, что успел сказать Жорж.

С широким замахом, снизу вверх, словно теннисной ракеткой отбивая мячик, я двинул его кофейником по затылку. Кофе, словно деготь, выплеснулось в окно и потекло черными вязкими струями. Крышка отлетела и со звоном закатилась под стол. Жорж, повернувшись ко мне вполоборота, вперил в меня стекленеющие глаза и медленно осел на пол.

Я схватил его за ворот пиджака и волоком потащил в коридор. По лакированному паркету туша скользила легко, и я смог побежать, не выпуская своей ноши, как в детстве тащил за собой большие дедовы сани с гурьбой девчонок на них.

Распахнув дверь ближайшей комнаты, я затащил Жоржа внутрь. Подойдя к будуарному столику с зеркалом, я сдвинул в сторону многочисленные предметы косметики и сорвал скатерть. Скрутив ее жгутом, связал своему пленнику за спиной руки.

Теперь меня расстреляют, подумал я, любуясь своей работой.

Когда я вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь, то вспомнил, что именно отсюда вышла Вика в тот момент, когда мы впервые с ней встретились. Наверное, это уютное гнездышко с будуаром Жорж держал лично для нее.

Я вернулся в столовую, чувствуя необъяснимое спокойствие, словно приговоренный к смерти, у которого не осталось ни одного шанса на спасение, прошелся вдоль стола, взял с тарелки кусочек карбоната и, скрутив его в трубочку, с удовольствием отправил в рот.

Первой в столовую зашла Вика. Она была одета не по сезону, в легкий цветастый сарафан солнечного цвета, который особенно четко оттенял ее стройные ножки в темных колготках. Розовощекая с мороза, она чисто машинально отвесила мне едва заметный кивок и лишь спустя мгновение узнала меня.

Я в это время сидел в кресле у холодного камина и потягивал сильно разбавленный тоником «Бифитер», внимательно наблюдая за выражением ее глаз.

Сначала в них отразилось недоумение. Вика словно никак не могла поверить, что здесь, в столовой Жоржа, сидит тот самый человек, с которым она разговаривала вчера вечером у подъезда своего дома. Затем она растерянно произнесла: «Здравствуйте» и сделала несколько нерешительных шагов к столу.

Салютуя, я вскинул руку с бокалом вверх.

– Привет! Присаживайся, сейчас будем завтракать.

– Это вы? – медленно произнесла Вика, и по ее губам прошла блуждающая улыбка.

Я, вспомнив про этикет, поднялся с кресла и шагнул к ней навстречу. Виктория, словно испугавшись того, что я сейчас кинусь ее целовать, отшатнулась от меня и, невольно ухватившись за край стола, быстро прошептала:

– Я не одна! Я с Павлом Григорьевичем! Вы понимаете, что он сейчас войдет сюда?

Теперь ее лицо не отражало ничего, кроме страха. Такая реакция женщины меня озадачила. Неужели она в самом деле решила, что я способен проявить вольности, которые могли скомпрометировать ее перед мужем?

Я сделал руками широкий жест, который мог означать все, что угодно, в том числе и гостеприимство. «Ты все еще думаешь, что я работаю у твоего мужа, – мысленно сказал я ей, глядя в ее прекрасные глаза. – Придется тебе вместе с Тарасовым пережить несколько неприятных мгновений».