Андрей Дышев - Два шага на небеса

– Я оставила тебе последний патрон, – сказала она Виктору. – Чтобы ты мог застрелиться.

Тишина словно начала дробиться на мелкие кусочки, и они поползли вереницей по нервам, вызывая равномерный рокот. С каждой секундой звук становился все громче, отчетливее, и, когда у меня уже не было сомнений в его происхождении, в дверях появилось встревоженное лицо Бэтмена. Увидев лежащую в луже крови Стеллу, он покачал головой и пробормотал:

– Ну вы даете, землячки!.. Рекомендую всем, кто пока живой, уносить ноги – патрульный вертолет!

Он смылся, будто его сквозняком сдуло. Грохот лопастей, казалось, сотрясает ветхий отель. На миг что-то заслонило заходящее солнце, и в оконном проеме мелькнуло бело-серое, в пятнах, брюхо армейского вертолета. Пролетев несколько сот метров над набережной, он завалился на бок, по крутой дуге облетел пустынный пляж и опять устремился к отелю. Когда до меня дошло, что этот воздушный пируэт уж слишком напоминает выход на боевой курс, вертолет уже приподнял хвост и хищно нацелил нос на площадь перед отелем. С оглушительным шипением с крыла сорвалась ракета, похожая на огрызок карандаша, и вонзилась в автобус. Тот сразу вспыхнул, зачадил. Железная деталь неопределенной формы, вращаясь, как бумеранг, отлетела в сторону.

Мадам, глядя на горящий автобус, закричала дурным голосом и схватила себя за волосы.

– Деньги! Мои деньги! Под сиденьем!!!

Я не успел ее задержать. Женщина выскочила из комнаты и с невероятной скоростью побежала по коридору к лестнице, и вскоре ее торопливые шаги стихли на нижних этажах. Тут и я вышел из оцепенения, подхватил обеих девушек под руки и быстро вывел их в коридор.

– Нам лучше спуститься в подвал, – говорил я, поглядывая на Алину, вид которой меня тревожил. Она была не в себе и, похоже, плохо понимала, что происходит. Почти безумный, горящий каким-то идиотским весельем взгляд блуждал по голым с торчащими проводами стенам. Девушка с трудом передвигала ноги и спотыкалась на каждом шагу. Время от времени она до боли щипала меня за руку и спрашивала:

– Я убила ее? Я точно ее убила?

Лора была не в лучшем состоянии, хотя шла без моей помощи. Я видел, что она страдала за отца, которому, как я ни старался, так и не сумел помочь, и теперь не имел представления, какие слова смогут утешить девушку. Я взвалил на свои плечи задачу, которая оказалась мне не по силам; я был слишком воодушевлен тем, что распутал узел семьи Челеш, и на волне этой победы сгоряча предложил Лоре свою помощь. Полтора миллиона долларов! В чужой стране! За двое суток! Безумец! Самоуверенный идиот!

Мы спустились в фойе и побежали по бетонному полу, давя каблуками стеклянную крошку. Удушливый дым горящего автобуса через выломанные окна проникал в здание. Мы задыхались, дым выел глаза, и слезы лились по нашим щекам в три ручья.

Я свернул под лестницу, спустился в темный подвал, заваленный обломками мебели и кусками штукатурки, прошел на ощупь по узкому тоннелю, пока не увидел светлый квадрат маленького окна, находящегося на одном уровне с тротуаром. Мои две обузы, переживающие тяжелые потрясения, плелись сзади. Кто-то из девушек то ли всхлипывал, то ли хихикал в духе традиций дурдома. Я нашел остов платяного шкафа и перевернул его задней переборкой кверху.

– Садитесь, – сказал я. – И постарайтесь не производить лишнего шума. Не хочется, чтобы солдаты сделали с нами то же, что с Виктором.

Лора была послушна, как забитый дрессировкой зверек. Она даже не думала над моими словами с точки зрения их рациональности. Она машинально делала все то, что я говорил, в то время как все ее мысли и чувства улетели то ли в прошлое, то ли в будущее.

Алина же сесть отказалась. Она приняла свою любимую позу сжатой пружины и принялась ходить по подвалу, мелькая перед моими глазами, как стрелка метронома. В отличие от пораженческого пессимизма Лоры Алина переживала настоящую душевную катастрофу. Так бывает, если человек пожертвовал собой ради какой-то высокой цели, а достигнув ее, с ужасом понял, насколько эта цель была отвратительна и низка. Убийство человека нормальным человеком – в большей степени катастрофа для последнего.

– Я не хотела этого, – бормотала она. – Нет, не этого… Ужасно! Ее поцелуй до сих пор студит мне губы… Я боюсь сойти с ума… Кирилл! Что я сделала? Почему ты меня не остановил?

Я не стал ее щадить, хотя в запасе было много всяких дурацких слов вроде священного возмездия, благородной ярости и закона справедливости. Алина первой определила наши отношения, исходя лишь из своей ревности к Валерке и придуманного ею права быть единственной, кто достоин завершить его дело.