Андрей Дышев - Кодекс экстремала

– Слушай, Леша, – громко сказал я, рассматривая корешки книг и справочников по местной и общей анестезии, – а ты неплохо обставил комнату.

– Старался, – ответил Леша, появляясь в комнате с бокалами в одной руке и тарелкой с закуской – в другой. Я повернулся лицом к картине.

– А это, надо полагать, и есть дама твоего сердца?

– Возможно, – неопределенно ответил Леша. – Послушай, ты тушенку будешь холодной есть или ее подогреть?

– Я вообще не буду есть, – ответил я. – Выпью полстакана вина и лягу спать. Глаза слипаются.

– Значит, закуску уносить?

– Да что ты все время торопишься?

«Он так торопился вынести и сжечь мусор, будто боялся, что я могу увидеть то, чего видеть был не должен», – думал я, прохаживаясь по мягкому ковру. Женщина в черном манто смотрела на меня холодным и надменным взглядом, словно читала мои мысли и презирала меня за них. «Увы, мадам, – обратился я к ней, – все это, должно быть, от усталости. Конечно же, ваш поклонник – человек аккуратный и чистоплотный, и заподозрить его можно только в нетерпении ко всякого рода нечисти».

Я подошел к картине вплотную, стараясь рассмотреть фамилию художника, но в углу картины стояла лишь неразборчивая роспись.

– Леша, ты там не умер? – крикнул я, потому как мой друг слишком долго уже был на кухне и при этом оттуда не доносилось никаких звуков.

Я вышел в коридор и, приоткрыв дверь, заглянул на кухню. Леша сидел на табурете, прислонившись спиной к стене, и, запрокинув голову вверх, спал. Рот его был открыт, и потому он тихо похрапывал. Рядом, на подоконнике, стоял пустой бокал, на дне которого засыхал красный кружок от «Улыбки». «Улыбнулся в одиночку и уснул», – подумал я, взваливая тело на себя и переправляя его в комнату. Леша пробормотал невнятное ругательство в мой адрес, но глаза не открыл. Я опустил его на диван, прикрыл пледом, а сам лег на полу – мягкий ворс пружинил подо мной, как матрац, и я не чувствовал неудобств.

Прежде чем дотянуться до выключателя бра, я еще раз взглянул на портрет. Это свойство всех портретов – зрителю кажется, что нарисованные глаза смотрят только на него, и все же мне стало немного не по себе. Я подмигнул женщине. Как ни странно, она мне не ответила.

Я сидел в изголовье дивана и думал, что бы еще предпринять, чтобы разбудить Лешу. Я бил его по щекам, зажимал пальцами нос, тряс за челюсть – все было тщетно, Леша лишь отсылал меня куда-то очень далеко, невнятно бормотал, что ужасно хочет спать, и натягивал плед на голову. Можно было еще вылить на него ведро воды, но тогда непременно намокнет диван, который был вовсе ни при чем. Я барабанил пальцами по высокому челу своего неопохмелившегося друга и думал. В конце концов, я мог обойтись и без него. Похороны в десять. Больше часа там делать нечего. Значит, в двенадцатом часу мы могли бы встретиться, скажем, на автостанции.

Я сочинил короткую записку, которую повесил на двери туалета, выпил чашку кофе и вышел на улицу. Свернув за угол дома, я сразу же попал под водяную струю. Поливочные машины, тужась, выжимали из себя фонтаны и медленно наступали на пропыленные знойные кварталы города. Следом за ними крались легковушки и грузовики, вспенивая колесами лужи на асфальте. Мне без труда удалось остановить первую попавшуюся легковушку.

– На Джанкой, – объяснил я водителю. – В парковую зону.

– А-а! – кивнул он, сразу догадавшись, куда мне надо. – На похороны?

Я кивнул, удивляясь осведомленности пожилого водителя, и сел рядом с ним. Мы тронулись и поехали вперед со скоростью похоронной процессии. Через несколько минут я начал нервничать. Водитель, сожалея, что ничем не может помочь мне, вздохнул.

– Так и будем плестись до самого кладбища, – пообещал он. – Представляешь, сколько людей там будет сегодня?

На перекрестке поливочные машины свернули в стороны, и мы поехали несколько быстрее. Но это продолжалось недолго. У ближайшего поста ГАИ несколько милиционеров выстраивали колонну автомобилей в один ряд. Мы остановились. Все вокруг наполнилось воем сигнальных гудков. Грузовик, шедший впереди нас, начал странные маневры, пытаясь развернуться в обратном направлении. Водитель, наполовину высунувшись из кабины, громко ругался и размахивал свободной рукой, требуя, чтобы обложившие его со всех сторон легковушки отъехали на несколько метров в сторону. Никто не воспринимал его эмоции всерьез. Милиционеры в белых рубашках с короткими рукавами, не вынимая изо ртов свистков, размахивали полосатыми жезлами; машины по их командам то пятились назад, то выезжали на встречную полосу, то вплотную прижимались к обочине, но порядка как не было, так и не стало. Некоторые водители, безнадежно увязнув в пробке, глушили моторы и выходили из душных кабин на воздух. Мой водитель тихо ругался, крутил во все стороны головой, дергал рычаг скоростей, и машина медленно, сантиметр за сантиметром, проталкивалась вперед. Наверное, он горько жалел о том, что согласился подвезти меня на кладбище.