Андрей Дышев: Кодекс экстремала

Я потащил Анну за собой. Она упиралась, ей хотелось достойно ответить Секачу, она действительно не боялась его, но отсутствие страха было сейчас опаснее всего.

Мы встали в углу лицом в зал. Шеренга из заложников уже выстроилась перед шторами, растянувшись от нашего угла до красной двери. Секач, прохаживаясь за их спинами, кривлялся, как дебил.

– Кто будет шевелиться, чесаться, ковырять в носу, тот будет немножко расстрелян и чуть-чуть умрет…

Из красной двери вышел Моргун, на мгновение остановился у портрета Васильевой, усмехнулся, взял его и, с улыбкой рассматривая, подошел к нам. Глаза его превратились в тонкие щелочки, усики, похожие на мохнатую гусеницу, растянулись в стороны.

– Ну, здравствуй, дружочек. Значит, вычислил меня? – спросил он, глядя кошачьими глазами то на меня, то на портрет. – Напрасно. А ведь я предупреждал тебя, чтобы не совал нос в чужие дела. А ты не внял умному совету.

Он сел на диван.

– Надо же, – произнес он, глядя на портрет, лежащий у него на коленях. – И кто-то же такую дрянь рисовал, холст, краски переводил.

Моргун поднял голову.

– А ведь ты все время думал, что это Лешка ее замочил, так ведь? Правильно делал, что так думал. Лешка у нас козлом отпущения работает. Мы на него всех собак вешаем, и он за это деньги получает… Э-эх! – вздохнул Моргун. – И чего, спрашивается, тебе не хватало в жизни? И бабу себе хорошую завел, и хата на побережье есть, и деньги имел. Острых впечатлений захотелось?.. Что ж, получишь.

Моргун перевернул картину и надавил пальцем на холст. Ткань с хрустом прорвалась. Он показал нам изуродованный портрет. Изо рта Васильевой торчал палец Моргуна, словно длинный язык.

– Смешно, правда? – спросил он, ударил рамку о колено и кинул обломки нам под ноги.

К Моргуну подошел Леша, что-то шепнул ему на ухо.

– Все они там полковники! – ответил Моргун. – Надо еще разобраться, кто его уполномочил. А как он связался с Германом?

– Позвонил ему в кабинет.

– Герман передал ему условия?

– Нет, шеф хочет поговорить с ним с глазу на глаз.

– Что ж, запускай этого парламентера, посмотрим, что за птица. Два ствола направить ему в лоб, остальные – в затылок заложникам… Включая и этих молодоженов, – добавил он, кивнув на нас с Анной. – Обыскать его, поставить вровень с остальными у шторы. А потом будем разговаривать.

Леша кинул на нас с Анной быстрый взгляд и отошел.

– Дима, – сказал я, – ты казался мне умным человеком.

– Уже не кажусь? А что так?

– Неужели ты еще надеешься, что вам удастся уйти?

– Надеюсь? Я? – переспросил он и задумался. – Я не люблю это слово. Надежда – это тупая вера в чудо. А я знаю, что чудес не бывает. Есть законы, есть расчет, есть умные ходы. И мы будем эти ходы делать. Все остальное будет зависеть от того, насколько наше любимое государство ценит ваши жалкие жизни. К сожалению, на этот товар цена нынче стремительно падает. Так что даже не знаю, не знаю…

Он задумался, достал платок, высморкался.

– Да, – продолжал он. – Брать в заложники надо людей влиятельных. Желательно членов правительства. А еще лучше – президента. – Моргун рассмеялся. – А вы кто? Мелочевка, расходный материал. В Чечне такие, как вы, сотнями под артобстрелом гибнут. И ничего. А горстка этих жалких людишек, – он кивнул на заложников, стоящих перед окном, – кому нужна? Мамам да нам. Больше никому. Потому-то, дружочек, нет никакой надежды.

– Пойдете ва-банк? – спросил я.

– А что нам, злодеям, остается делать? Воровская разборка, от нее не уйдешь. Кодекс чести! – И он развел руками.

– О чем ты говоришь? – не понял я. – При чем тут воровская разборка?

Моргун снова растянул губы в улыбке и прищурил глазки.

– Эх, Кирюша! Взгляд твой чист, как у младенца или кретина. Ты думаешь, что те бравые ребята с закрытыми лицами, – он кивнул на окно, – готовятся восстановить справедливость и наказать зло? Нет. Они всего лишь устраняют конкурентов. Герман, если бы пришел к власти, раздавил бы нынешних правителей, как клубок дождевых червей. А народ бы при этом кричал «браво» и рукоплескал. Они, – он снова кивнул на окно, – такие же честные, благородные, как и мы. Эта мафия ухватила самую лакомую сферу влияния – сферу власти – и не хочет передела. Это ее право – держать власть. А наше – отбирать ее. Все в порядке вещей.

– Ты говоришь: «Если бы Герман пришел к власти». Неужели ты считаешь, что вы столь могущественны? Да вся ваша афера едва не треснула по швам еще три недели назад, когда ты плыл с Дикого острова на берег и под водой чуть не наткнулся на меня. Всего на метр ближе – и я узнал бы тебя.