Андрей Дышев - Моя любимая дура

Оперативники поравнялись со мной. Я не открывал глаза, но почувствовал, как кто-то из них задел мое плечо. Запахи, слабое движение воздуха и теней, которые можно различить даже сквозь веки… Но шаги стали удаляться. Оперативники прошли мимо меня, не остановившись. Я открыл глаза и обернулся. Они продолжали идти по проходу – целеустремленно, наступательно, в ногу. Красавцы! Но почему они обделили меня своим вниманием? Я даже почувствовал что-то вроде досады: такой масштаб событий – и не ради меня? Хоть вскакивай с кресла и кричи вдогонку: «Эй, ребята! Я здесь!»

Напряжение спадало лавиной. За две или три секунды с моих плеч сорвались тонны груза. Я ошибся! Никому я не нужен!.. И тотчас – новый шок, ледяной душ на расслабляющееся тело. Оперативники остановились напротив того кресла, в котором должен был сидеть я! Грузный мужчина намного более тяжело переживал ожидание, чем другие пассажиры; он был уже без галстука, и рубашка была расстегнута как минимум на три пуговицы, а по его отечному лицу скатывались капельки пота. Я не слышал, что ему сказали молодые люди, но физиономия толстяка стала оттягиваться книзу, будто была слеплена из мягкого теста, и того гляди подбородок коснется живота и станет по нему растекаться…

Молодые люди взяли его под руки. Толстяк не сопротивлялся, не шумел. Может, он так страдал от одышки и давления, что посчитал счастьем первым из пассажиров выйти на свежий воздух. На воздух, в ночную прохладу! А там уж разберется, что эти милые юноши от него хотят… Пассажиры провожали толстяка и оперативников в гробовой тишине. Мне было его жаль. Он волнуется, он в недоумении, ему предстоит пережить несколько не самых приятных минут – и все из-за меня. Молодые люди работали быстро и уже выводили грузного мужчину из салона. Полы его пиджака шлепали по спинкам кресел. На уровне поясницы темнело мокрое пятно. Засаленный воротник. Редкие, слипшиеся волосы на затылке, сквозь которые просвечивалась бледная лысина. Я слышал, как он тяжело дышит. Больной человек, для которого в жизни уже не осталось ничего радостного. Его существование отравлено непреходящей слабостью, одышкой, сердцебиением, помутнением в глазах. И зачем мучается человек?

Впрочем, я мучился вряд ли меньше его. Только ради Ирины! Только ради ее спасения! Так я увещевал свою совесть. Ну не станут же они его бить! И руки не будут заламывать. Видят же, что персонаж совершенно беззащитный и не представляет никакой угрозы. Отвезут на черной «Волге» в отделение транспортной милиции, где работают кондиционеры, посадят за стол, дадут отдышаться, нальют стакан воды, чтобы он запил нитроглицерин, а потом проверят паспорт и поймут, что ошиблись. Этому мужчине даже лучше – не будет толкаться в узком проходе, идти пешком до зала прибытия.

Его вывели. Салон начал медленно оживать. Пассажирам стало интересно: что же произошло и за какие заслуги толстяка так необыкновенно встретили? Я пока не задумывался о том, можно ли расценивать случившееся как редчайшее везение. Или же это какое-то необъяснимое, глубинное «или», в котором кроется чей-то удачный замысел. Я покосился на свою соседку. Она не обращала на меня внимания. Ее встревоженное лицо было обращено в конец салона, где рядом с иллюминатором сидел ее сын.

– Зайчишка! Котенька! Не вставай пока… Не вставай, я тебе сказала! Сядь, поганка! Вот только выйдем, я тебе все уши, как ботву, оборву! Всю душу мне вымотал, засранец!

Они могут проверить у него документы еще до того, как предложат сесть в машину, думал я, с тревогой поглядывая на шторки. Тогда события за этими кулисами развернутся не в мою пользу: оперативники ринутся назад. Если пассажиры уже начнут спускаться по трапу, в самолет их ничем не загонишь. Я решительно поднялся с кресла. Моему примеру тотчас последовали сначала наиболее нетерпеливые граждане, а потом все сразу, включая «зайчишку» с пока не оборванными ушами. Я вышел к трапу в числе первых и успел увидеть красные габаритные огни удаляющейся машины. Внизу нас встречала только сотрудница аэропорта. Вид у нее был растерянный, будто милиционеры пригрозили ей увольнением за халатное выполнение профессиональных обязанностей. Несколько пассажиров, не обращая внимания на ее жалостливые просьбы, ринулись через парковку к зданию аэропорта. Мне очень хотелось поступить так же, но я нашел в себе силы сдержаться. Лучше зайти в аэропорт с толпой, отягощенной сумками и массовым раздражением. А уж мамаша, обрывающая уши своему ребенку, притянет к себе внимание встречающих как магнитом. На ее фоне я буду выглядеть как облачко пыли.