Андрей Дышев - Моя любимая дура

– Лера, ты же знаешь меня. Я не люблю думать о будущем.

Лера даже поморщилась, как от боли, и тотчас слезы хлынули из ее глаз. Она прижала ладони к лицу, запрокинула голову и стала медленно оседать на землю, как кожаный бурдюк, который прохудился и из него стала выливаться вода. Я заметил, как досадливо дрогнули губы Альбиноса. Он встал с какой-то усталой злостью и схватил Леру под мышки. В сравнении с его плечистой фигурой девушка казалась тонкой, как черенок для лопаты. Ее смоляные волосы рассыпались по его груди. Почувствовав могучую опору, она стала складываться во всех суставах сразу, как марионетка, которую после представления кинули в ящик для кукол. Из-под ее ладоней, прижатых к лицу, просачивались почерневшие от туши слезы. Лера умирала, захлебывалась, и уже не могла противиться земному притяжению, и сжималась, как шагреневая кожа; наконец повисла на руках Альбиноса, выгнула спину, откинула назад голову – какие страсти!

– Альбинос… Альбинос… – икая и давясь слезами, бормотала она. – Ты меня еще любишь? Любишь? Скажи! Почему ты все время молчишь? Может, ты спал с ней? Может, спал? – И вдруг в одно мгновение напряглась, выпрямилась, превратившись из квелого червячка в крепкий гвоздик. – Спал ведь, спал! – уже не вопрошающе, а утверждающе возопила она и принялась хлестать Альбиноса по лицу. – Спал, подонок! Негодяй! Мерзавец!

И слезы полились по ее щекам с удвоенной силой.

– Да успокойся же ты! – вышел из себя Альбинос, пытаясь обхватить Леру так, чтобы она не могла пошевелить руками. – Дура, опилками набитая!

– Да, я дура! Я дура! Но я люблю тебя!

В какой-то момент показалось, что Лера стала выдыхаться и слабеть, но едва Альбинос прислонил ее к стене сарая и ослабил хватку, как девушка закричала пуще прежнего и опять забилась в истерике. Бац! – от удара ее локтя со звоном разлетелось маленькое стекло в двери сарая. Теперь Альбинос стал лупить Леру по щекам, стараясь привести ее в чувство. Они оба порезались осколками, и руки их окрасились кровью. На шум прибежал Дацык, несколько секунд смотрел на происходящее ошалелыми глазами, потом все понял, раздосадованно сплюнул и принялся кричать на нас с Мурашом, чтобы мы поторопились, иначе он прострелит нам уши и вставит туда унитазные доски. Я кинул стропильную доску вниз, и она едва не огрела Дацыка по голове. Он отскочил в сторону, погрозил кулаком, но больше не пугал.

Семейная драма потихоньку обмелела и ушла в песок. Лера еще долго пребывала в объятиях Альбиноса, всхлипывала, вытирала нос кончиком платка и им же размазывала по щекам тушь.

– Милый, пообещай мне, что она завтра уйдет. Хорошо? Пообещай, пожалуйста! Ты же видишь, что все беды начались с нее!

– А ты пообещай мне, что не будешь пить с утра. И нюхать порошок.

– Так тревожно на душе… Я боюсь. Всего боюсь… Я чувствую, что скоро случится что-то страшное…

С этим прогнозом я мысленно согласился. Интуиция подсказывала мне, что где-то рядом, может быть, даже в нас самих, заготовлены бочки с порохом и по фитилю уже бежит огонь.

Я стукнул ломиком по глыбе льда и едва удержал его в руке. Не среагировал бы вовремя, и лом буром пробил бы мягкий лед и ушел бы на глубину. Две недели назад, когда спасательные работы были в самом разгаре, лед был куда тверже, и нам приходилось на пределе сил разбивать его на мелкие кусочки.

– Ну что там? – крикнул сверху Дацык.

Я стоял на дне узкого, как колодезная шахта, шурфа и наполнял снежной кашей ведро. По рыхлым стенам ручьями стекала грязная вода. Ноги мои увязали в мешанине из битого льда. Процесс таяния льда шел полным ходом. Мне на голову упал комок грязного снега. Не хотелось бы, чтобы обрушились стены.

Старый шурф, в котором я нашел номерной знак, был полностью затоплен водой, и я решил рыть новый, в нескольких метрах от старого. Сначала я мельчил лед ломиком, а потом загружал им ведро, которое Мураш вытаскивал наверх. Мы работали без перекуров уже несколько часов подряд, и я уже прошел ту глубину, на которой нашел знак, но ничего, кроме обломков веток, не находил. Дацык скучал на скамеечке, под которую приспособил одну из стропильных досок, и время от времени подходил к шурфу и задавал мне глупые вопросы.

Совковая лопата с коротким черенком раз за разом врезалась в разлагающееся тело ледника, не встречая никаких препятствий. Сколько мне еще рыть вглубь? Сколько шансов на то, что я приближаюсь к цели? Нисколько. Номерной знак мог отвалиться от машины от первого удара ледовой массы, которая затем уволокла машину на многие десятки, а то и сотни метров. Значит, я буду копать день, два, буду менять угол направления шурфа, и лед постепенно будет становиться все более рыхлым и наконец завалит меня.