Андрей Дышев - Семь желаний

Дворник замолчал, прислушался и почему-то недовольно покачал головой.

– Думаю, и десяти минут у тебя не будет… В общем, свернул я за угол, где у нас хозяйственный дворик. И по этим следам прямиком к пожарной лестнице подошел. Под лестницей следы и начинались. Значит, этот человек из окна по лестнице спустился.

Я с волнением схватил дворника за руку.

– Чьи окна рядом с лестницей? Из какого окна можно до нее добраться?

– Сам разберешься, – ответил дворник и подтолкнул меня к двери. – Иди, у тебя совсем времени не осталось. Он вот-вот очухается. А мне и о себе подумать надо…

Я кивнул и выскочил из флигеля. Дворник тихо свистнул. Я обернулся. Он махнул рукой, показывая, каким путем мне лучше добраться до хозяйственного дворика.

Уже было совсем светло. Я побежал по сугробам, продираясь через кусты смородины, высаженные в ряд вдоль забора. Над особняком висел влажный туман. Он приглушал звуки, и потому казалось, что весь мир погрузился в мертвую тишину… Вот и забор, отделяющий хозяйственный дворик. Штакетник, выкрашенный зеленой краской, плотно подогнан. Я присел и стал искать щель. Между кирпичной стеной и забором можно просунуть ладонь. Я осторожно приблизил к щели лицо. Хорошо, что не поторопился, а то бы прыгнул прямо омоновцу на голову. Здоровый детина в черной маске медленно двигался под окнами дома. Если его сюда поставили пасти окна, то он отсюда не уйдет. Но что же делать? Время летит, сейчас во флигеле очухается его коллега.

Я посмотрел на пожарную лестницу. Замечательно! Рядом с ней находилось всего лишь одно окно на втором этаже. Ниже – глухая стена. Выше – крыша. Что за этим окном? Чья-то комната или подсобка?

Омоновец дошел до угла дома, постоял там немного и развернулся в обратную сторону. Я отпрянул от щели и сел на снег. Зачерпнул рассыпчатого фирна, набил им рот, чувствуя, как лед приятно обжигает язык.

Он дошел до забора, повернулся и пошел обратно. Я понял, что другой возможности у меня может и не быть. Снег крепкий, подмороженный, покрытый льдом. По нему можно пробежать беззвучно.

Когда омоновец удалился от меня метров на десять, я перемахнул через забор и на цыпочках подбежал к лестнице. Только поставил ногу на ребристую перекладину, как увидел, что в металлических заусеницах застряло маленькое белое перышко. Я выдернул его, сунул в карман и быстро полез вверх.

Омоновец дошел до угла. Остановился. Но я уже был у окна. За тонированным стеклом ничего не видно. Форточка открыта, за ним от легкого сквозняка колышется тюль. Я поднялся еще на ступеньку выше. Если бы окно было распахнуло, то влезть в комнату – сущий пустяк.

Я взялся руками за край форточки и нырнул в нее. Тюль опутал меня, словно рыболовецкая сеть дельфина. Я грохнулся на пол, сорвав его вместе со шторой с петель. Несколько секунд я сидел на полу и выпутывался. Когда завеса спала, я поднялся на ноги и прямо перед собой увидел Ольгу.

– Ты вернулся? – спросила она.

Испуг ее прошел. Ольга уже владела собой, только была немного бледна. Она стояла с чашкой кофе перед книжным стеллажом, делящим комнату пополам.

Я еще тяжело дышал. В висках стучала кровь. Быстро подошел к двери, закрыл замок на два оборота и сунул ключ в карман.

– Что это с твоим лицом? – делая глоток из чашки, спросила Ольга.

– Под поезд попал, – ответил я, осматривая комнату. Затем шагнул к кровати, откинул одеяло и взял небольшую упругую подушку в розовой атласной наволочке.

– Наглеть не надо, – попросила Ольга. – Может, ты еще куда залезешь?

Какой ненавистью наполнилось мое сердце к этой изворотливой и жестокой стерве! Не сдержавшись, я швырнул подушку ей в лицо. Чашка выскользнула из рук Ольги и упала на пол. Звон, брызги кофе.

– Тебя посадят в тюрьму, – глухим голосом произнесла она. – А я принесу тебе передачу…

Я отрицательно покачал головой и вынул из-за пояса пистолет.

– Не принесешь, – ответил я, облизывая разбитые губы. – Куда ты дела подушку, через которую стреляла в Марко?

– Съела! – с вызовом ответила Ольга. – Не старайся, ты ничего не докажешь!

Я опустился на колени перед кроватью, пошарил под ней рукой и вытащил мокрые кроссовки.

– Ты сама во всем признаешься, – сказал я, размахивая кроссовкой перед лицом Ольги.

Она усмехнулась:

– Ты считаешь меня идиоткой? Когда начинается райская жизнь, то угрызения совести затухают. И не пугай меня пистолетом, ты все равно не выстрелишь в меня.