Андрей Дышев - Шахидка с голубыми глазами

Мы допили вино и пошли на стоянку такси. Я снова стал думать о Яне. То ли сытный ужин благотворно подействовал на мои мозги, то ли замечательное вино, но я вдруг пришел к простому и правдоподобному выводу: Яна для того и прилетела в Мадрид, чтобы нагрянуть в клуб любителей поэзии, разыскать там профессора и предупредить его об опасности. Должно быть, перед вылетом она позвонила в администрацию клуба и попросила, чтобы ее встретили. Вот и вся разгадка.

Мне стало немного легче, и нога уже не так болела, и кот сладко уснул в своей клетке; забираясь в уютный салон такси, я подумал, что у испанского вина обнаружилось замечательное качество: оно разжижает, просветляет черноту в душе, что для меня, пессимиста, весьма полезно.

Мажорное впечатление от ужина было несколько смазано неожиданным аскетизмом профессора. Такси привезло нас куда-то к черту на кулички, на самую-самую окраину города, где теснились, зябко прижимались друг к дружке, старые, сложенные из крупных замшелых камней особняки с массивными черепичными крышами. Они выстроились в ряд, словно рыцари в шеренгу, нацелив мелкие, глубоко притопленные окна в сторону бесконечных сланцевых террас, покрытых виноградником и низкорослыми растрепанными кустами. Из узких, тесных кварталов рвались к полной затуманенной луне комковатые кроны пробковых дубов, влажные листья которых отсвечивали монетным серебром.

Таксист торопливо выставил на блестящую брусчатку чемодан профессора, переноску с котом и без промедления умчался, словно этот погруженный в тишину район славился разбойными нападениями на таксистов.

– Я всегда останавливаюсь здесь, когда приезжаю в Мадрид, – ответил профессор на мое молчаливое недоумение. – До центра, конечно, далеко, зато здесь тихо. А я люблю тишину. По утрам торговцы развозят молоко и овечий сыр. Из маленьких ресторанчиков пахнет ароматным дымком кофе и «наварро кочифрито». Ты знаешь, что такое «наварро кочифрито»?.. О-о-о! Да ты, оказывается, совсем не знаешь Испанию!

Мы пошли по узкой улочке, настолько узкой, что в нее вряд ли бы смогла въехать легковая машина. На выбеленных стенах висели фонари, но светили они скупо, и я несколько раз споткнулся на неровной брусчатке. Окна первых этажей были наглухо закрыты резными ставнями. На вторых этажах кое-где можно было увидеть свет, просачивающийся сквозь тяжелые и плотные шторы.

Профессор остановился у мощной дубовой двери с кованым ободком по периметру и дважды стукнул отполированным медным кольцом. Вскоре заскрежетал засов, дверь со скрипом отворилась, выглянул мальчуган лет десяти и снова спрятался за дверью. Через минуту к нам выбежал мелкий темнолицый человечек в белой одежде, чем-то напоминающей спортивное кимоно. Он ни о чем не спросил, молча подхватил наш багаж и едва ли не вприпрыжку устремился по улочке вверх.

– Хозяин гостиницы, – пояснил профессор.

Мы прошли еще немного.

– Отсюда далеко до вашего поэтического клуба? – спросил я.

– Далеко, – односложно ответил профессор.

Маленький человечек остановился у двери, как две капли воды похожей на десятки или, быть может, сотни других дверей, окружающих нас со всех сторон. Они напоминали бесконечный ряд деревянных пуговиц на белом халате. Гостиница, у которой мы стояли, не имела ни таблички, ни каких-либо других признаков отличия; как и остальные дома, она была плотно, без швов и стыков, приращена к другим домам, что напоминало единый крепостной бастион. Я обратил внимание, что нигде не было даже табличек с номерами.

– И как вы здесь ориентируетесь? – спросил я по-испански у хозяина гостиницы.

– Он глухонемой, – ответил профессор за хозяина и добавил: – Кстати, о-о-очень полезное качество.

Хозяин отворил дверь и пошарил рукой по внутренней стене в поисках включателя. Вспыхнул свет. Перед нами предстала маленькая комнатушка с выбеленными известью стенами, лишенная какой бы то ни было мебели. В дальней стене чернел закопченный квадратный проем жаровни. Перед ним лежала стопка сухой лозы, а вдоль стен, на выступах, стояли широкие плетенки, наполненные луковицами.

Хозяин поставил багаж на пол, поклонился и вышел. Профессор тотчас запер за ним дверь на засов и по грубо сколоченной деревянной лестнице стал подниматься наверх.

– М-да, – задумчиво произнес он. – Ничего не изменилось. Все по-прежнему…

На втором этаже находилась гостиная – если можно было так назвать необыкновенно аскетичное помещение, больше напоминающее монашескую келью. Все те же белые стены, узкая дубовая кровать, грубый стол, один стул и настенная вешалка с множеством крючков. Если бы не видеодвойка, стоящая на кронштейне в углу, то можно было бы подумать, что мы переместились в далекое Средневековье. Я мысленно упрекнул профессора: при своих солидных доходах он мог бы позволить себе роскошный отель в центре Мадрида.