Андрей Дышев - Сладкий привкус яда

Столешко был объявлен в розыск. Составили его фоторобот в двух ипостасях: лицо до операции и лицо Родиона. Разослали по всем отделениям милиции. У Родиона потом начались неприятности. В аэропорту Шереметьево, к примеру, на него надели наручники и положили лицом на пол. Сутки он просидел в камере для временно задержанных и опоздал на самолет.

Что касается меня, то сразу после похорон князя я уехал на Кавказ, бесился на стенках пятой категории сложности, ночью свободным лазанием [18]вышел на штурм Ушбы – что-то кому-то хотел доказать или свести счеты с жизнью, не знаю. Потом отлегло, и я в прекрасной спортивной форме примкнул к съемочной группе Родиона в качестве высотного оператора.

Еще я не сказал про Татьяну…

Головная боль! Заноза в сердце! Она вымотала мне всю душу! Случилось это спустя три недели после похорон князя, когда я, простуженный, с отмороженными пальцами, вернулся с Ушбы в Москву. Был майский вечер. Гадкий вечер, с дождем и мокрым снегом за окном – сколько живу, такого мая не помню. Я сидел перед телевизором, закутавшись в плед, и смотрел какой-то скучный сериал.

В дверь позвонили. Я ждал соседа, который, идя с работы домой, часто заходил ко мне, потому как знал, что у меня в баре всегда был богатейший выбор спиртного. Не спрашивая, я сразу открыл дверь и… нет, не удивился, а просто не узнал ее.

Татьяна была одета непривычно – в длинное бежевое пальто свободного покроя, в сапоги на каблуках-шпильках, без черных очков, без налобной повязки, какая-то хрупкая, слабая, беззащитная. Я стоял на пороге, смотрел на нее и хлопал глазами.

– Можно войти? – спросила она низким грудным голосом, будто была простужена.

Я кивнул и отступил на шаг, пропуская ее в прихожую. Не снимая пальто, не разуваясь, она кинула сумочку на пол и сразу обвила руками мою шею. Она целовала меня как сумасшедшая. Ее слезы обжигали мои щеки. Мне не хватало воздуха.

– Прости меня, – зашептала она, ткнувшись холодным мокрым носом мне в шею. – Я только сейчас поняла, кем ты для меня был… Мне стыдно за то, что я тебе говорила…

– Когда, Таня?

Она не ответила, отрицательно покачала головой.

– Я тебе звонила неделю подряд, искала тебя… Мне казалось, я медленно схожу с ума, задыхаюсь без тебя. Та наша первая ночь… Помнишь? Она не выходила из моей головы… А помнишь, как мы, стоя на коленях, клялись друг другу в вечной любви…

– До гроба, – уточнил я.

– Я была готова убить себя…

– Да что с тобой?!

Я оторвал ее ладони от лица, заглянул в глаза. Она смотрела на меня через слезы.

– Я люблю тебя… Мне надо было время, чтобы это понять. Тогда я думала: работа, карьера – вот что самое главное в жизни, а поцелуи, ласковые слова – это все глупости, досуг, развлечение… Я хочу выпить! У тебя есть что-нибудь выпить?

Она скинула пальто и прошла в комнату. Постояла, посмотрела на стеллажи с книгами, на спортивные кубки, вымпелы, фотографии гор, коллекцию камней…

– Я уволилась из «Эскорта», – сказала она, когда я подал ей бокал с мартини.

– Зачем? Ты нашла более выгодную работу? – Я так не думал, но язык сам произнес эту фразу. Татьяна сделала глоток и отрицательно покачала головой.

– Ничего я не нашла, – ответила она тихо. – Я ушла потому, что мне стало одиноко. Вроде все есть, а жизнь проходит бесследно. И я никому не нужна, и мне никто не нужен… У многих моих подруг уже по двое детей. Мама говорит: ты посмотри на себя в зеркало!.. Нет, не о том я… Не слушай меня!

Она поставила бокал на стол и, очень волнуясь, стала ходить по комнате.

– Зачем? – говорила она в сильном возбуждении. – Зачем мне все это было надо? В усадьбе на меня как на мужика смотрели! Телохранительница! Тьфу!.. Я баба, милый мой, я баба! Я любить хочу, хочу рожать! Я хочу делать глупые поступки, когда приказывает только сердце. Я хочу быть слабой и не стыдиться слез!

И она их не стыдилась. Я лакал мартини бокал за бокалом, и у меня в голове вскоре все спуталось окончательно. Сосед позвонил в дверь, когда мы с Татьяной уже лежали в постели.

– Это женщина? – тихо, не открывая глаз, спросила она, лежа на моей груди.

– Теперь это не имеет значения, – ответил я.

Утром меня разбудил телефонный звонок. Было что-то около семи. Я поднял трубку, встал с постели и вышел на кухню. Я был уверен, что звонит сосед, чтобы сделать мне, как он любил говорить, «выговор с занесением в черепную коробку».

– Привет, Стас! – услышал я мужской голос, который узнал не сразу.

– Привет, – ответил я. Можно было сразу напомнить собеседнику правила хорошего тона, рявкнуть: «Представляться надо!» – и отключить трубку, но я почувствовал, что этот звонок особенный, когда сообщают новость, меняющую жизнь если не радикально, то основательно.