Андрей Дышев - Сладкий привкус яда

Он хохотал. В свете автомобильных фар его лаковые туфли блестели, как шерсть черной пантеры, а белоснежный шарф, нежащийся на воротнике пальто, отливал холодным лунным серебром.

Я брел по горбатому мосту, глядя на темную воду, в которой отражались ветви деревьев, и оттого пруд напоминал покрытое сетью трещин зеркало. Рассвет был медленным и тяжелым, в котором трудно уловить момент, когда закончилась ночь и наступило утро. Клочки тумана, смешиваясь с остатками дыма, плыли над парком. В них увязали звуки, и мне казалось, что я оглох или смотрю немой черно-белый фильм.

Панин с красными от дыма и недосыпа глазами бегал по усадьбе с группой криминалистов, демонстративно отворачивался от меня, когда мы встречались, и всякий раз сквозь зубы цедил: «Никуда не уходи!», или: «Будь здесь!» Пожарные машины, кажущиеся инородными телами в бесцветном мире, перепахивая мощными колесами аллею и тропинки, покидали территорию. Серый фургон с закрывающейся на засов задней дверью увез труп Мухина. На двух «Скорых» в больницу отправили врача Герасимова с пулевым ранением в живот и охранника с обожженным кислотой лицом. Филя поехал в отделение милиции на «шестерке» из дорожно-постовой службы – на переднем сиденье, без наручников. Остальным служащим разрешили разойтись по своим домам.

Но никто не расходился. Усадьба наполнилась призраками людей и лошадей.

Конюшни, дом Родиона и дом управляющего сгорели дотла. От грота остался фундамент и надстройка с арками, потому что были выложены из кирпича. Часовня вспыхнула последней, когда первая пожарная машина уже въехала на территорию, и ее удалось потушить. Сгорели только соломенная крыша и частично стропила.

Я дошел до главных ворот. На круге ветер скручивал в спираль пыль, поднимал в воздух рваные полиэтиленовые пакеты и бумажные обрывки. На автобусной остановке, вокруг нее и далеко за ее пределами стояли люди. Казалось, все они ждут автобуса, ждут уже не меньше недели; народ все прибывает, а автобуса нет, но никто не ропщет, не скандалит и не уходит. «Когда они успели проснуться и прийти сюда?» – думал я, глядя на кепки, платки, телогрейки, розовые щеки и выцветшие до небесной голубизны глаза. Никогда в жизни на меня не смотрело столько человек одновременно. Я сел на парапет ограды, поднял воротник пальто, натянул на уши шляпу. По толпе прошла волна оживления. На круг выехал «Понтиак», развернулся и стал сдавать задним ходом к воротам. Из усадьбы, опираясь на руку Леды, вышел князь. Он был в шароварах, сапогах и в той же косоворотке. На плечи накинута норковая шуба. Лицо бледное, но взгляд властный и жестокий. Медленная и осторожная походка выдавала его слабость. Глядя сквозь толпу, словно это был частокол деревьев, князь подошел к машине, поставил на ступеньку ногу, но вдруг обернулся.

– Вы этого хотели? – спросил он и громче повторил: – Вы этого хотели?!

Те, кто был рядом с машиной, зашевелились, ожили, стали оправдываться, перебивая друг друга:

– Да я пока с двумя ведрами прибежал…

– У меня стоит мешок с песком, да кобылы нет, хочь на себе тащи…

– Прости нас, Николаич, бес попутал…

– Мы все заново отстроим, вот те крест…

– Простите, бога ради, Святослав Николаевич… – Старуха в белом платке, низкорослая, сухонькая, как плетень на заброшенном огороде, подошла к князю и протянула ему корзинку с крашеными яйцами.

– Возьмите к Пасхе яички. Только освятить их не забудьте.

И тут остальных как прорвало. Люди окружили машину и стали предлагать то картошку, то лук, то парную свинину, то молоко.

«Понтиак» тронулся с места. Безостановочно сигналя, машина продвигалась вперед, словно катер через буруны к далекому берегу.

Князь умер на следующий день после Пасхи. Тихо и легко. Проснулся утром, попросил у сиделки воды, попил и уснул снова, на этот раз уже навсегда. Его похоронили рядом с церковью, далеко от усадьбы.

Родион еще недолго пожил в Араповом Поле, продал свой дом и вместе с Ледой вернулся в США, где опять занялся фильмом о своем сольном восхождении на высочайшие вершины мира. Переуступать аренду усадьбы он никому не стал. Собственно, никто его об этом и не просил. Какие-то совестливые мужики пытались отстроить заново грот и конюшни, поставили фундамент, даже обвязку сложили кое-где, но очень скоро их энтузиазм исчерпался. Сильно подорожали стройматериалы, и строительные работы затихли. Некоторое время в хозяйском доме жили беженцы с Северного Кавказа, потом и они пропали, и опустевший дом как-то ночью сожгли пьяные подростки. Над Гонзой и Герасимовым, который, к несчастью, выжил, состоялся суд. Адвокаты отбили все пункты обвинения против них, кроме покушения на убийство, то есть удалось доказать, что они пытались меня убить. Оба получили по два года условно и были освобождены из-под стражи прямо в зале суда.