Андрей Дышев - Сладкий привкус яда

– Очень хорошо! Просторно и неформально… Заходите, а я дело принесу.

Я зашел в зал. Панин закрыл за мной дверь, и я услышал его голос:

– Володя! Мы здесь!

– Понял, Валентин Сергеевич.

«Сержант за дверями стоит, – понял я. – На всякий случай, чтобы я не сбежал. Смешно! Зачем бежать? Куда бежать? Проще все объяснить».

Я рассматривал портреты Дзержинского, Кони и еще каких-то великих, но неизвестных мне мужей. Несколько рядов сидений полукругом обступили трибуну, украшенную чеканным щитом с мечами. Окно было открыто настежь, на подоконнике стояла металлическая банка, полная окурков.

Я сел в первом ряду, предполагая, что следователь непременно займет место за трибуной, и, словно перед экзаменом, еще раз мысленно повторил свои показания: «В момент выстрела находился у Орлова в кабинете. По пути к особняку видел Родиона… Нет, не так, не Родиона. Как сейчас стало модно говорить? Видел человека, похожего на Родиона. Он быстро шел по дорожке в сторону отцовского дома. Был одет в длинное пальто, черную шляпу, на лице было выражение страха…» Следователь спросит: «Кто, по-вашему, мог в него выстрелить?» Своим ответом я сражу Панина наповал: «Именно этот человек, похожий на Родиона, и стрелял в настоящего Родиона из окна моей комнаты. Труп, по-видимому, сбросил в овраг. Все приняли его за Родиона, за жертву нападения, а он был убийцей».

Я поменял позу, сел удобнее, закинув ногу на ногу. Предстоящий разговор с Паниным меня уже не пугал. Напротив, я даже с нетерпением ожидал следователя как внимательного собеседника, с которым мы должны будем обсудить исключительно интересную тему.

«Так, хорошо! – думал я. – Панин вытаращит на меня глаза и спросит: «Позвольте! Родион сам в себя стрелял?» А я отвечу красиво и загадочно: «И да, и нет…» Панин станет нервничать, жадно пить воду из графина и умолять меня: «Что это значит? Конкретнее, пожалуйста: да или нет?»

Я не успел обыграть в уме ответ. В зале появился Панин и, застегивая на ходу пуговицы пиджака, быстро подошел ко мне. Он энергично жевал жвачку, чтобы забить запах водки или какого-то чесночного салата. Место за трибуной, вопреки моему предположению, он оставил вакантным и очень демократично пристроился рядом со мной.

– Я думаю, разговор у нас будет коротким, – сказал он, опуская на колени папку скоросшивателя и раскрывая ее – точь-в-точь такую же, какая была у Мухина. – Вот показания гражданина Гонзы Филиппа Борисовича. Я зачитаю: «Я стоял с гражданкой Прокиной у проходной и разговаривал. В этот момент со стороны особняка Орлова Р.С. прозвучали два выстрела. Я кинулся к особняку. Когда приблизился к нему, то увидел, как из дверей выходит гражданин Ворохтин. Оружия в его руках не было. Он не пытался скрыться с места преступления или оказать сопротивление подъехавшему наряду милиции…» – Панин поднял голову. – Возражения есть по поводу этих показаний?

Я ожидал другого развития событий и потому не вполне хорошо понимал, что происходит и что я должен говорить.

– Все, в общем-то, правильно, только при чем здесь сопротивление наряду?

– Но вы оказывали сопротивление или нет?

– Нет, – ответил я и пожал плечами. – А зачем мне надо было это делать?

– Гонза и не пишет, что вы должны были это делать, – без паузы после моих слов ответил следователь. – Он пишет, что вы этого не делали.

Он вынул из папки другой лист.

– А это показание гражданина Орлова Родиона Святославовича. Зачитываю выборочно: «Приблизительно в одиннадцать часов двадцать минут я вышел из особняка с намерением навестить отца. Стоило мне отойти от двери на несколько шагов, как за моей спиной прозвучал выстрел. Пуля просвистела где-то над моей головой, и когда я понял, что судьба дает мне шанс спастись, кинулся под прикрытие деревьев. Не успел я спрятаться за стволом дерева, как прогремел второй выстрел. И снова мимо! Я обернулся и в последнее мгновение увидел в окне второго этажа гражданина Ворохтина, стоящего с пистолетом в руке. Я обратил внимание, что его рука была в белой перчатке, по-видимому, тканевой…»

– Что? – прошептал я, не веря своим ушам. – Он пишет, что видел меня в окне?

– Аккуратнее! – крикнул Панин, когда я схватился за край листа и потянул его на себя.

– Прекрасно! – воскликнул я, увидев текст. – Теперь у вас полный набор улик! Это писал не Родион! Это писал Столешко!

– Я все понимаю, – сдержанно ответил Панин, торопливо пряча лист с показаниями в папку. – Вы можете даже утверждать, что я не следователь, а главарь мафии. Это ваше право.