Андрей Дышев - Я бриллианты меряю горстями

– Откуда? Я же не курю!

Бодя заслонял собой проход. Гера не мог ни обойти его, так как канава была слишком узка, ни заглянуть через его плечо – Бодя был почти на голову выше.

– Сбылось, – произнес он таким голосом, от которого у Геры онемел затылок.

– Дина? – ахнул Гера.

Бодя молча посторонился, полез в карман и чиркнул зажигалкой. Маленький огонек, трепыхаясь на ветру, давал слишком мало света, но Гера все же смог увидеть лежащее на дне канавы тело. Бодя взялся рукой за запястье лежавшего.

– Дурные игры, – произнес Бодя, опуская руку на гравий. – Я чувствовал, что это ночное шебуршание добром не кончится… Пульса нет. Все понятно.

Гера не был большим любителем трупов. Даже любопытство не могло заставить его прикоснуться к лежащему навзничь человеку. Бодя со своей заскорузлой и покрытой толстым слоем цинизма душой оказался просто незаменимым в этой ситуации. Видя, что Гера брезгует, что не может прийти в себя, он крякнул, протянул Гере зажигалку и опустился на корточки.

– Нет, это не Дина, – произнес он, касаясь рукой темной накидки на голове убитого. – Но кричала она… Ты как считаешь?

Гера молча кивнул, хотя Бодя не смотрел на него и его немого согласия увидеть не мог.

– Сюда свети! – приказал он, проведя ладонью по спине покойника. – Не похоже, что под поездом побывал. Руки и ноги целы…

Гера едва сдерживал себя, чтобы не выскочить на рельсы и не помчаться куда глаза глядят, обгоняя попутные поезда. Меньше всего его сейчас беспокоило, где побывал этот человек, целы ли его руки и ноги.

– Давай-ка перевернем его на спину, – сказал Бодя.

– А тебе это надо? – не выдержал Гера.

– Не тарахти! – приструнил его Бодя. – Или крови боишься?

Пришлось Гере, стиснув зубы, взяться за плечо покойника. Они вдвоем не без труда перевернули труп. Под ним примялись пустые консервные банки. Это было ужасно – человека валяли по мусору, а он не сопротивлялся.

– Ух ты! – удивленно воскликнул Бодя. – Похоже, из пистолета хлопнули. А вот и гильза! Глянь-ка, маленькая какая!

Он задрал футболку, оголяя грудь покойника. Гере было плохо видно – плечи Боди загораживали обзор. Гера попытался обойти труп. Нога скользнула по вязкой глине, и он нечаянно наступил на руку трупа. Геру чуть не вывернуло.

– Да что ты все время ногами сучишь? – заворчал Бодя. – Опусти огонь ниже!

Гера присел у головы трупа, накрытой накидкой, и посмотрел на грудь. Сначала ему показалось, что футболка убитого вся пропитана кровью. Она была красной, как флаг Парижской Коммуны, как зарево заката.

– Убери назад! – зашипел он, хватая Бодю за руку.

– Чего убрать? – не понял Бодя, опешив от неожиданно резкого всплеска эмоций.

Никогда еще Гера не испытывал столь леденящего ужаса. Взявшись за край скомканной футболки, он медленно потянул его вниз, распрямляя на груди. Смятые черные буквы стали распрямляться, выстраиваясь в стройный текст… «DON'T LET ME DOWN».

– Что с тобой? – испуганным голосом произнес Бодя, глядя на Геру.

«Сейчас он вскочит, – подумал Гера. – Как только я уберу с лица капюшон, он оскалит зубы…»

Он медленно дотронулся до края капюшона и, до боли стиснув зубы, сдвинул его. Его тотчас снесло в сторону, словно бурным течением в половодье. Огонек зажигалки погас, и на головы двух живых и одного покойника хлынула слепящая тьма. И все же того ничтожного мгновения, во время которого Гера смотрел на лицо лежащего, было достаточно. В канаве, убитый выстрелом в грудь, лежал Макс.

– Ты еще больший трус, чем я, – бормотал Бодя. – Нельзя же так орать, когда нервы и без того намозолены.

Геру колотил столь сильный озноб, что он почти не мог говорить. Они возвращались в поселок быстро, почти бежали, но он никак не мог согреться.

– А Динка, оказывается, страшная баба! – Бодя продолжал в одиночку обсуждать жуткое событие. – За что она его грохнула? Может, он насиловать ее вздумал? Она сначала закричала, а потом пальнула?

– Этот человек, – с трудом произнес Гера, – неделю назад сгорел на нашем складе… Его облили бензином и подожгли…

– Тьфу! – сплюнул Бодя, с суеверным страхом покосившись на Геру. – Рассказываешь байки! Это Ламантине расскажи, она у нас охоча до всяких страшилок про ведьм и упырей.

– Майка его и лицо, – продолжал бормотать Гера. – Это не ошибка. Я не могу объяснить, как это могло произойти.

– Не надо ничего объяснять. Проспимся, прогреем мозги, тогда и думать начнем.

Гера не стал возражать. Молчание избавляло его от необходимости ворочать языком, который уже стал неуправляем и прыгал во рту, как поршень в двигателе внутреннего сгорания. Он мечтал о том, чтобы как можно скорее наступил рассвет. При солнечном свете все выглядит и воспринимается иначе, чем ночью.