Андрей Дышев: Я бриллианты меряю горстями

– В общем так, Воркун, – низким баритоном произнес человек на другом конце провода. – Даю тебе час. Сейчас двенадцать. К часу машина должна стоять у платформы «Черная речка».

– Я понял! Я сделаю! – с удвоенной энергией закричал Воркун. – Ради бога, не держите зла! Все же бывает в жизни! Ну кто ж…

В трубке раздались гудки. Воркун медленно оторвал трубку от уха и, морщась, стал массировать грудь. Жена с испугом смотрела на него.

– Кто это, Гриша? – спросила она.

– Кто, кто! – вдруг с ненавистью закричал Воркун. – Какого черта ты тянула? Не могла сказать сразу, кто звонит?

– Я не поняла, Гриша, – начала оправдываться жена.

– Не поняла! Выключи свет! Глаза режет, как в морге!.. Не поняла она… Всю жизнь как идиотка…

Она видела, как он унижался, и ему казалось, что это она, его жена – вечно вялая, малоподвижная и добрая, как корова, – заставила его, такого большого и сильного человека, едва ли не встать на колени.

– Иди вон, – уже тихо сказал он ей. – Хоть бы раз подумала, каким трудом все это мне достается…

Жена даже не заплакала. Она просто превратилась в тень и бесшумно исчезла. «Макс должен быть в мастерской, – подумал Воркун. – Вот он пусть и расхлебывает. Чтобы служба медом не казалась. А то тоже привык, что я за все отвечаю, все дерьмо разгребаю».

Он снова взял трубку, набрал номер пейджингового оператора и сказал:

– Девушка, для абонента «сорок один двенадцать»: «Все работы прекратить. Немедленно отогнать машину к платформе «Черная речка». В семь утра жду на работе».

Сев на кровать, он обхватил руками голову. «Заказчик подождет, – думал он. – Буду тянуть. Скажу, что воришки машину еще не выследили. Деньги положу на месяц в банк под проценты, а потом верну. С паршивой овцы хоть шерсти клок».

Гера хоть и решил посвятить себя журналистике, но болезненным любопытством не страдал. Другой на его месте умер бы, но обязательно разнюхал, что Макс будет делать с «Ауди». А Гера, глядя, как свистящая водяная струя загоняет грязную пену в сливное отверстие, думал о том, что если к зиме ему удастся заработать хотя бы семьсот-восемьсот баксов, то он обязательно поедет на Новый год к матери на Алтай. Только на одну ночь. Прошло уже двенадцать лет, как его отца не стало. Пенсии, которую получала мама, не хватало даже на еду, и комнату Геры пришлось сдать молодой «челночнице». Его место в родительском доме было занято. Гера все понимал и маму ни в чем не упрекал.

Он натянул на себя джинсы, черную майку, которую можно было стирать всего раз в неделю, и, закинув за плечо сумку, вышел во двор. На небе, словно след кисти, еще розовела полоска заката. Ночь, которой было отведено всего три часа, торопилась зашторить последние отблески солнца. От земли, прогретой за день, тянуло теплом. Вокруг стояла загородная тишина, нарушать которую даже звуком мотора казалось кощунством.

Он сел в кабину старого, доживающего свой автомобильный век «жигуленка». Когда-то это была кондовая, но выносливая и неприхотливая «копейка». В зимний гололед машину вынесло на полосу встречного движения. Ее хозяин погиб – рулевым колесом ему раздавило грудную клетку. Гера купил развалюху у родственников водителя за символическую плату, отрихтовал кузов, заменил разрушенные потроха запчастями, которые нашел во дворе мастерской и на автомобильной свалке, и сделал так, что колеса стали вращаться. Надо было иметь железные нервы и наплевательски относиться к своему самолюбию, чтобы сесть за руль этого гибрида подводной лодки, телеги и бензопилы, но Гера был свободен от комплексов.

Мотор между тем завелся с первого раза. Карбюратор простуженно чихнул, выхлопная труба для порядка стрельнула, как мортира, и железное чудовище тронулось с места. Между мастерской и садовым домиком, который он снимал, было километров десять. Драндулет преодолевал это расстояние за двадцать минут днем и за полчаса ночью. Ночью приходилось ехать медленнее потому, что фар в машине не было, и Гера продвигался по лесной дороге, как крот по своему тоннелю.

Он подъехал к воротам. Пришлось выйти из машины, чтобы их открыть. Сторож, спавший в будке, приступал к своим обязанностям тогда, когда из мастерской выходил последний работник. Сейчас из сторожки доносился шумный храп, от которого, казалось, в темном лесу дрожат от страха звери.

Выехав с территории мастерской, Гера вырулил на шоссе. Разогнав машину, переключился на третью передачу (четвертая не работала) и придавил до пола педаль газа, выжимая из машины все, на что она была способна. Темный забор, над которым тускло светились узкие, зарешеченные окна мастерской, похожие на корабельные ванты, медленно таял в ночи, которая уже властвовала безраздельно.