Андрей Дышев - Я бриллианты меряю горстями

– Какие люди и без охраны!.. А вы знаете, что сюда вход воспрещен? Категорически! Но для вас сделаем исключение. Молодых, красивых и, главное, фигуральных мы пропускаем без… Пардон!

Заигрывание длилось недолго. В вестибюле появился какой-то высокий чин, дежурный мгновенно напялил на голову фуражку и отдал честь.

Пока шел доклад, который вместе с сопутствующим эхом напоминал церковную молитву, Дина подошла к окошку и придвинула к себе телефон с грозным предупреждением: «Только для внутреннего пользования!!!» Она набрала трехзначный номер и услышала низкий голос:

– Сычев!

Дина попросила пригласить к телефону Римму Фаизовну. Сычев эту просьбу выполнил, но как-то странно. Сначала он молчал, и Дина слышала только его тяжелое дыхание. Потом он картаво и с заметным раздражением произнес:

– Римму Фаизовну! А вы не могли бы позвонить позже? А еще лучше ей домой?.. Ну подождите… Хорошо, не кладите трубку, сейчас… Алло, вы меня слышите? Идет она, идет! Сейчас возьмет трубку!

– Я жду вас внизу, – сказала Дина, как только услышала голос Назаровой.

Едва она положила трубку, дежурный, играя глазами, снова начал сближение, но Дине было настолько противно его слушать, что она быстро вышла на улицу. Влас не уехал. Он припарковал «Мерседес» на тротуаре и, подкидывая на ладони связку ключей, стал прохаживаться неподалеку, с интересом поглядывая на табличку у подъезда: «Высшая школа МВД. Кафедра общественных наук».

Назарова встретила Дину как старую знакомую, обняла ее и даже поцеловала. Но отличались они настолько разительно, что роль двух подружек им никак не подходила. Дело было не только в возрастной разнице. Назарова выглядела ослепительно. Она была одета в ярко-красный костюм с глубоким вырезом на груди, открывающим золотую цепочку с овном, украшенным алмазными вкрапинами; гладко зачесанные волосы с пробором посредине были уложены на затылке в пучок; на ушах покачивались тяжелые золотые серьги с рубиновыми каплями; прекрасный макияж подчеркивал тонкие брови, выразительные глаза и горящие закатным солнцем губы. А естественную, свойственную молодости и здоровью красоту Дины напрочь смазывала усталость после суток, проведенных в машине. Прохожие обращали на нее внимание только благодаря «Мерседесу».

– Идем в кафе! – предложила Назарова и взяла Дину под руку. – Я знаю одно чудное местечко!

– Извините, – ответила Дина. – Я очень спешу.

Назарова, все еще не отпуская руки Дины, посмотрела по сторонам и нахмурила брови:

– Где же нам присесть?

– Можно у меня в машине, – ответила Дина и пошла к «Мерседесу».

– Оставь нас, – сказала она Власу, который косился на Назарову, рискуя свернуть себе шею.

– Может, мне вообще уйти? – предложил он.

– Хорошая идея, – ответила Дина.

– А справишься сама? – спросил Влас, дразня ключами. Его уже не интересовала суть разговора с Диной. Она ему уже осточертела. Влас изо всех сил привлекал внимание Назаровой, правда безрезультатно. – Ты на поворот перестраиваешься в самый последний момент. А это надо делать заранее. И бензина осталось маловато. Заправься где-нибудь на дороге.

«Недурно, – мысленно отметила Назарова, глядя на «Мерседес». – Немного запылен после дальней дороги, и все же смотрится внушительно».

– Чао! – сказал Влас, кидая связку Дине.

Дина села за руль и тотчас завела мотор. Назарова устроилась рядом. Край узкой юбки поднялся намного выше колен и туго стянул женщине бедра. «Как она в такой юбке и на таких «шпильках» водит машину?» – мимоходом подумала Дина.

– Сколько вы мне заплатите? – без всякого вступления спросила Дина.

Назарова помолчала. Сжав губы, она провела ладонью по бежевой панели.

– А сколько стоит эта машина? – вопросом на вопрос ответила она.

– Смотря сколько заплатит покупатель.

– Так вот, – медленно произнесла Назарова. – Ту сумму, которую покупатель заплатит за эту машину, помножь на три.

Дина, вскинув голову, недоверчиво посмотрела на Назарову и усмехнулась:

– А не надорветесь, Римма Фаизовна?

Он шел по центральной улице поселка, если можно было так назвать присыпанную гравием грунтовку, огороженную с обеих сторон рабицей. Было около полуночи. Звуковой вакуум наполнялся шорохом его шагов, и этим звукам было слишком вольно в безграничной тишине ночи. Геру пошатывало не столько от выпитой водки, сколько от усталости. За прошедший день слишком часто ему пришлось думать о малоприятных вещах, и это утомило больше, чем физическая работа.