Александр Мазин - Право на месть

Андрей снова нырнул в подвал.

Комиссии по встрече пока не наблюдалось. Пустой коридор. Затворенная дверь. Ласковин почувствовал некоторый мандраж. Ей-богу, предпочел бы пяток лешиновских ребятишек этой пустой тишине!

Большое искушение – подождать остальных. Но, как говаривал Слава: «Воин выбирает тот путь, который ведет к смерти. Потому что слишком многое внутри человека ратует за другой выбор». Хотя сам Слава, как выяснилось, предпочел именно другой. Но почему бы ученику не пойти дальше учителя?

И Ласковин пошел. И решительно пнул ногой дверь. И шагнул внутрь, когда она открылась. И увидел… Ёш твою мать!

В ритуальном черно-красном зале стройными рядами – добрых пять десятков лешиновских «юнкеров». При полном палочном вооружении. И сам достойный «протоиерей». На красном возвышении, в гордом одиночестве. Этакий дирижер, управляющий боевым оркестром.

За спиной Ласковина послышался шум.

«Мои»,– подумал он.

Но, оглянувшись, увидел еще одну группу лешиновских, блокировавших выход.

Можно бы попробовать прорваться… Но Ласковин пришел сюда не для того, чтобы снова удрать!

Андрей послал взгляд наверх, через головы молодых, очень похожих друг на друга парней,– наверх, к Лешинову.

И тот поймал взгляд Ласковина, и Андрей ощутил знакомую дрожь. Будет бой.

Ряды противника уплотнились: слаженно перестроились и выгнулись флангами вперед. Теперь они занимали треть пространства черного зала.

В одинаковых темно-серых костюмах, с одинаковыми выражениями на лицах, они почему-то напомнили Ласковину не солдат, а муравьев.

Сила исходила от них. От всех сразу. И Андрей заколебался. Надо было атаковать чуть раньше. Надо было атаковать сейчас, пока вогнутая линза этих «муравьев» не сжала его окончательно.

Но без уверенности атаковать было нельзя.

Ласковин умел работать с группой. Но не с такой большой и сыгранной. Здесь правило ограниченного доступа уже не действовало. Он будет драться не с шестью-семью одновременно, а сразу со всеми. Если его дух не окажется сильней. Если он не превратит порядок в хаос.

Одинаковые лица, одинаковые «боевые загогулины» в руках, синхронные перемещения…

Ласковин заглянул внутрь себя и нашел там… ярость!

Боевой выкрик-кенсей выплеснулся из его груди… и все изменилось!

За спиной раздался шум, погромче первого. Потом отчетливый звук плюхи, смачный «бум» по чьему-то животу, хруст сломанного дерева…

– Ласка! – рявкнул в тоннеле-коридоре зычный бас Коваля.– Мы пришли, мать их!

И понеслась.

У Андрея словно крылья развернулись за спиной. Тело стало острым и легким, рвущим воздух, как пламя на выходе газового резака.

Он прыгнул вперед, нет – он взлетел и ударил в слаженный строй… и даже не ощутил сопротивления.

Они рассыпались, как куклы, как манекены. Руки и ноги Ласковина ударяли в мягкие тела, опрокидывали их, отбрасывали друг на друга. Враги потеряли его. Он шел сквозь стену быстрее, чем его узнавали. Это был праздник! Нечто невообразимое! Враги ослепли. Он возникал перед очередным «муравьем» быстрее, чем глаза «муравья» воспринимали видимое. Четкий экономный удар, а чаще даже не удар, а толчок – и «муравей» исчезал из поля зрения, сменялся следующим. Андрей сам не заметил, как оказался у ступеней лестницы. Он запрокинул голову и увидел наверху того, кого жаждал увидеть мертвым.

Лешинов стоял с поднятыми, вытянутыми вперед руками, он хотел остановить его, Андрея… и не успевал!

Невидимые крылья плеснули за спиной. Ласковин легко взбежал наверх. Но враг уже успел исчезнуть. Перед Андреем был уходящий наверх проем. Черный провал в красной стене.

Перед тем как войти в темноту, Ласковин оглянулся.

«Муравьи» рассыпались по залу. Их было чертовски много. Но по крайней мере треть можно было смело вычеркнуть из игры. Старая гвардия, бойцы-индивидуалы (каждый – сам за себя и за друга, если потребуется), оказались покруче. Андрей увидел, как под самой лестницей Шиляй вертушкой впилился в группку из полдюжины лешиновских и буквально за две секунды положил всех.

Ласковин засмеялся и, повернувшись, прыгнул в темноту.

И как отрезало. Словно кто-то перекрыл бьющую изнутри энергию. Андрей сжал зубы: опять чертово колдовство? Вокруг было темно, как в нефтяной цистерне. Вдобавок ход, через который Ласковин попал сюда, закрылся. Называется, попал. Ни ноктовизора, ни хотя бы фонарика-карандаша за три штуки.

Серая муть, впихиваемая в башку, притупляла действующие органы чувств. Принимать бой на таких условиях – полный идиотизм. Удивительно, что «протоиерей» еще не треснул его чем-нибудь тяжелым.