Александр Мазин - Право на месть

– Ласка, ты ли? – позвала сестренка.

– А то кто ж! – откликнулся Андрей и поспешил к ней.

Перерезал путы, словами добрыми успокоил. А уж как она обрадовалась! Но успеют еще, наговорятся. Надобно дело довершить.

Огляделся Андрей и увидел нужное дерево. Сухое, мертвое, какое требовалось. Надобно начинать, и тут большему ворогу, третьему,– первая честь!

Поспешил к нему Андрей… и понял, что оплошал! Ох как оплошал!

Нету больше третьего! Ушел к пращурам своим. На лице улыбка. На горле – тоже улыбка. Алая. «Дурень,– винил себя Андрей,– не обыскал, не отнял нож! Небось из старших никто о сем не позабыл бы!»

Однако делать нечего. Добро хоть второй жив.

С превеликим трудом поднял его Андрей, привязал к стволу сырыми ремнями, из свиной шкуры нарезанными. Тяжел был ворог и ростом удался: Андрей ему едва плеча достигал.

Никогда еще сам не приносил жертву покровителям Андрей. Но что делать – знал. Всякий посвященный в мужи знает.

К рассвету закончил. Осталось лишь обгоревшее дерево да черный скрюченный труп на пепелище.

Андрей пошел к ручью – ополоснуться. На день-два и этого хватит. А дома – очистительный обряд свершат как надо. Чтобы не потянулись следом души двух других мертвецов.

Умываясь, потрогал Андрей пальцем пушок над верхней губой: не прибавилось ли? Ведь сколько он свершил доблестного! Вроде прибавилось. Хотелось рассмотреть себя в зеркале ручья, но бегуча вода, и водяной дух играет отражением – не уловить лица человеческого.

Труп самоубийцы уже успел обгрызть кто-то из звериной братовни. Да труп Андрею и не нужен. Он только стрелы вырезал.

Сестренка лежала у погасшего костра, завернувшись с головой в волчью шкуру. Не спала, конечно. Смотреть ей нельзя, но не слышать криков не могла. Велик телом враг, да хлипок оказался. Не раз пожалел Андрей, что недоглядел третьего. Тому бы уж покровители порадовались.

– Вылезай,– велел он сестренке. Хоть на два лета старше она, а теперь он – старший. Мужчина.

– На, поешь! – протянул мех с медом и кусок засохшего вчерашнего мяса.

Сам только воды попил. Есть – нельзя.

– Спасибо, Ласка,– поблагодарила сестренка.– Ты – великий воин!

Приятно стало Андрею. Оттого что искренняя похвала.

– Пойду коней поищу,– произнес он важно.– Ехать пора – путь неблизок.

Ласковин проснулся, увидел над собой знакомый потолок, люстру – и успокоился. Понял, где он. Недавний сон быстро выветривался из памяти, но оставил после себя хорошее чувство. Хотя страшен был, если вдуматься.

Подушка, на которой Андрей спал, пахла Наташей.

Ласковин прислушался. Из кухни доносились голоса. В основном голос его сэнсэя. Значит, Слава уже здесь. Отлично.

Андрей поднялся, подвигал позвоночником, суставами, проверяя, насколько он – в порядке. Что ж, вполне, вполне.

Натянув брюки, Ласковин отправился прямо на кухню. Во-первых, хотел сообщить, что встал, во-вторых, потому что был голоден.

Первым увидел его Зимородинский.

– Ага! – произнес он со знакомой иронией.– С добрым утром, утопленник!

– И тебе – того же! – парировал Андрей, поцеловал в щеку Наташу, поприветствовал отца Егория и сел на свободное место.

– Едите? – спросил он.– А мне?

Зимородинский уехал. Перевозить домой от тещи свое семейство. Отец Егорий тоже порывался отправиться домой, но Андрей убедил подождать. Хотел подольше скрывать факт их спасения. По возможности до тех пор, пока не отыщет убийцу и не попотчует из того же котла. Настроен Ласковин был жестко. Сарычева он считал своим другом. И полагал, что за смерть следует наказывать смертью. Равно же он намеревался мстить за попытку убийства отца Егория. Покушаться на человека, который никогда, даже имея на то силу, не ответит ударом на удар,– все равно что умертвить ребенка. За себя Ласковин собирался рассчитываться в последнюю очередь.

А ведь тот Ласковин, что ехал солнечным днем по Кутузовской набережной на заднем сиденье «Волги», тот Ласковин почти принял идею о непротивлении злу силой. «Добрый» Ласковин утонул в студеной невской водичке. Тридцать лет – рубеж. Дошедший (доживший) до него выбирает, кем ему быть там, за границей зрелости. Бросивший бомбу сделал выбор за Андрея. Вернее, дал ему повод выбрать «более легкий» путь.

Вряд ли Ласковин отдавал себе отчет, что это всего лишь повод. Что предпочел он «путь смерти» не от доблести своей, а потому, что множество сил грубо и неутомимо подталкивало Андрея на эту дорожку. Второй же, «путь жизни», оказывался для Ласковина неудобным и непривычным. Посему – неправильным. И только два человека старались подвести Андрея к «доброму» выбору. Один – тот, что, по крайней мере, трижды спас его тело, но так и не смог укрепить и уберечь его душу. Теперь они расходились далеко и надолго, хотя ни отец Егорий Потмаков, ни Андрей Ласковин еще не знали об этом.