Евгений Сухов - Бубновый туз

Следя боковым взглядом за унылой фигурой, застывшей у забора, он отчетливо осознавал, что в эту минуту на него направлены стволы пистолетов. Но понимал, что убивать его будут не здесь, а скорее всего в подъезде или в собственной квартире. Человек расслабляется, когда перешагивает порог родного жилища, а следовательно, становится весьма уязвимым.

Он понял, что если вдруг надумает свернуть в сторону, то будет немедленно убит, даже не успеет расстегнуть кобуру. А потому, подчиняясь сложившимся обстоятельствам, Игнат шагнул в подъезд.

Мобилизовавшись, он превратился в охотника, готового к неожиданной и стремительной атаке. Подниматься по лестнице он не спешил, понимая, что на каждой ступеньке его может поджидать опасность.

Ничего не произошло. В подъезде было тихо, если не считать утробного урчания кота где-то на верхней площадке.

Поднявшись на свой этаж, Сарычев огляделся. Никого. Тщательно изучил дверь и замок. На первый взгляд следов взлома не видно. А может, ему это только померещилось? И силуэт во дворе — всего лишь следствие усталости?

И тут Сарычев увидел, что в узкой щели между дверью и порогом на миг брызнуло желтоватое мерцание. Так бывает, когда поток света, ударившись в пол, расходится крохотными лучиками.

Всего какое-то мгновение, уместившееся в сотую долю секунды. Это запросто можно было бы списать на усталость или на чрезмерную мнительность, если бы не другие настораживающие приметы.

Игнат остро осознал, что за дверью прячется убийца. Что он пальнет в тот момент, когда он откроет дверь.

Осторожно, стараясь не шуметь, Игнат попятился к лестнице, поднялся на последний этаж и, выбравшись на чердак, крадучись пошел по крыше. Прогибаясь, жесть зло пружинила под его ногами.

Добравшись до края крыши, Игнат спрыгнул на сараи, притулившиеся бочком к зданию, и, не обнаружив ничего подозрительного, спустился в соседний двор.

Уже через час Сарычев ввалился в свою квартиру с милиционерами из ближайшего отделения. Рассыпавшись по двору, предостерегающе клацая затворами винтовок, они обнаружили лишь милующуюся парочку, спрятавшуюся за кустами на скамейке.

В квартире тоже никого не оказалось. Все бы ничего, бывает, что и померещится, но Сарычев уловил чужой запах, который неприятно щекотал ноздри. И его можно было бы списать на обычную мнительность, если бы не обгоревшая спичка, брошенная в угол.

Вот это уже улика!

Из этой квартиры следовало съезжать. С неделю можно будет ночевать в рабочем кабинете, а вот дальше будет видно.

Остаток ночи Игнат практически не спал. Кожаный диван, всегда такой удобный, в этот раз показался ему необыкновенно жестким. Подушка какой-то комковатой, а из щелей в оконной раме так сифонило, что напоминало стылый ветер на Баренцевом море.

Промучившись всю ночь, Сарычев встал рано и, выпив кружку крепкого чаю, поспешил на работу.

Первым, кого Сарычев ожидал в это утро для беседы, был Иван Емельяныч Кашин, сторож ограбленного ювелирного магазина.

Свежий, опрятно одетый, сейчас Емельяныч держался не в пример увереннее. Даже ногу на ногу закинул, обхватив колено сцепленными кистями рук.

В его внешности не было ничего особенного — ни располагающего, ни отталкивающего. Единственное, что отличало его от прочих, — так это глаза — черные, глубоко запавшие в орбиты, ими он буквально буравил собеседника. Такие глаза должны принадлежать хищному зверю, выслеживающему жертву.

Стараясь подавить негативное отношение, Сарычев в первые минуты разговора старался не смотреть ему в глаза, глядя ему за спину, на вешалку, где висела его кожаная куртка. Только привыкнув к тяжеловатому взгляду и черным влажным глазам, которые, казалось, скребли по стенкам души, посмотрел в упор.

Глянул и внутренне съежился.

— Как вы съездили к сестре, Иван Емельяныч?

Глубоко вздохнув, сторож произнес:

— Болеет она, сердешная. Немного ей осталось. Боюсь, что не продержится долго. Вот тогда я один буду, как перст.

— А что с ней? — посочувствовал Игнат, стараясь не отрывать взгляда от его лица.

— Кхм… Что-то с ногами у нее… Ходит плохо.

— Вы, я вижу, человек хороший, следствию помогаете. Таких людей сейчас не так уж много. Знаете, я готов вам помочь. Давайте поедем к вашей сестре. Пусть она расскажет о своей беде. Уверяю вас, у нас большие возможности! Достанем ей нужные лекарства, авось поставим ее на ноги.

Сторож, отерев ладонью взмокший лоб, поежился. Душу-то не разглядеть, но вот короста на ней наверняка имеется. Оттаяла под пронизывающим взглядом опера да шмякнулась с громким шлепком в темные ямы души.