Евгений Сухов - Государственный преступник

— А господин Аристов может? — с надеждой спросила Петровская.

— Нет, — твердо ответил Обличайло. — Господин Аристов тем более не сможет освободить его.

— А как же письма, которые он спрятал? — В голосе Валентины Дмитриевны прозвучало самое настоящее отчаяние.

— Да не переживайте вы так сильно, сударыня. Мы отыщем способы, чтобы узнать, где он их спрятал, — заверил ее Обличайло.

— А мне, — с мольбой во взоре обратилась Петровская к приставу, — что делать мне? Как жить дальше, зная, что я могла наказать злодеев, убивших моего жениха, но не сделала этого по причине, не стоящей и выеденного яйца. Ну, отпустите его хотя бы для виду. Он отдаст мне письма, и вы его опять засадите. Это возможно?

— Нет, — ответил Обличайло. — Правда…

— Что, что значит это ваше правда ? — взволновалась Валентина Дмитриевна. — Ну, говорите же!

— Хотя нет, это, скорее всего, не произойдет.

— О чем вы?! Говорите, не томите меня! — в отчаянии воскликнула Валентина Дмитриевна.

— Ну, если барон Дагер заявит вдруг ходатайство о непривлечении к суду этого парня, — нерешительно промолвил пристав, — то, возможно, его и удастся освободить. Однако, насколько мне известно, и Андрей Андреевич, и Михаил Андреевич настроены весьма отрицательно против этого Сеньки. А тут такой повод! Так что вряд ли они откажутся приструнить его.

— Есть еще племянница барона Вера, — заметила Петровская. — Она имеет на Сеньку, как я успела заметить, большое влияние. Барон души в ней не чает и, верно, не откажет ей, если она попросит его простить этого шалопая и написать о нем ходатайство. К тому же Вера патронирует как мать этого Сеньки, так и его самого. Она освободит его, и он отдаст ей письма. Вам с господином Аристовым потребуется узнать их содержание, и письма попадут ко мне для их перевода. Переведя их, я, возможно, помогу вам и себе узнать имя убийцы или убийц моего жениха. А более мне ничего и не надобно, — с жаром закончила Петровская.

— Что ж, попробуйте, — задумчиво ответил Обличайло. — Если все будет по закону, я ничего не имею против и буду только рад за вас.

— Тогда, — заметно повеселела Валентина Дмитриевна, — ждите еще одну визитершу. На этом разрешите откланяться, дорогой пристав, и отбыть в имение господ Дагеров.

Она решительно направилась к двери, оглянулась.

— Благодарю вас за помощь, Максим Станиславович, — тихо произнесла она. — Надеюсь, впечатление обо мне у вас составилось не слишком превратное?

— Да что вы, Валентина… — начал было Обличайло, но Петровская не дала ему договорить.

Сейчас Петровская смотрелась воплощенным в плоть очарованием.

— Потому что если это так, то вы решительно не правы.

Она любезно кивнула приставу на прощанье и прикрыла за собой дверь, оставив его в состоянии как бы крайней растерянности. Но когда смолк стук каблуков ее атласных туфелек, растерянность с лица пристава тотчас улетучилась.

— Все идет по плану, Артемий Платонович, — сказал вслух Максим Станиславович, и его губы сложились в довольную улыбку.

А все-таки в этой бестии что-то есть!

Лечебница для умалишенных была действительно желтого цвета — Желтый дом. Оба ее этажа были забраны решетками, отчего сей дом скорби напоминал скорее тюрьму, чем клиническую больницу. Перед домом был небольшой дворик с клумбочками цветов и тропинками между ними, позади располагался фруктовый сад с лавочками, на которых отдыхали после уколов и принятия лекарств больные из числа не буйных. Двор лечебницы был окружен высоким забором с наглухо запертыми воротами, затворенной калиткой и небольшим оконцем в ней, также закрытым. Словом, крепость, да и только. Когда Артемий Платонович постучал в ворота, оконце открылось не сразу, а когда все же отворилось, появившийся в нем глаз довольно долго изучал утреннего посетителя. Затем за воротами глухо и неприветливо поинтересовались:

— Вам чего?

— Я бы хотел поговорить с вашим главным врачом, — твердо ответил отставной штабс-ротмистр.

— Зачем? — осведомились за воротами.

— А это я намерен сказать только ему, — с нотками раздражения в голосе сказал Артемий Платонович.

Оконце закрылось, и Аристову минут десять пришлось гадать, пошел ли сторож звать главного врача или просто отправился в свою будку пить чай. Наконец за воротами послышался говор, и калитка распахнулась.

— Войдите, — сказал человек в пенсне и бородке клинышком, пропуская отставного штабс-ротмистра во двор. — Я — главный врач клиники. Вы хотели меня видеть?