Евгений Сухов - Медвежатник

Ресторанные половые, в атласных красных рубахах навыпуск, подпоясанные белыми полотенцами, усаживали уважаемых гостей в дубовые кресла. И, заискивающе заглядывая в озабоченные лица финансовых магнатов, льстиво интересовались:

— Водочки не желаете-с?

Получив положительный ответ, щедро плескали «Смирновскую» в хрустальные стопки.

Половыми распоряжался дядька солидной наружности. Звали его Аристарх Акимыч. На вид ему было лет пятьдесят. Черная, густая, хорошо ухоженная борода красноречиво свидетельствовала о том, что именно она является главным предметом его гордости и, судя по длине, была едва ли не ровесницей самого хозяина. К своей бороде Акимыч относился так же трепетно, как престарелый мужчина к своей юной любовнице.

Роста дядька был знатного, с коломенскую версту, и гладко чесанной макушкой едва ли не упирался в своды колонного зала. В Москву он подался лет сорок тому назад, притопав босым из Ярославской губернии. Акимыч начинал с того, что дежурил на московских окраинах, которые после дождя больше напоминали непроходимое болото. Первые гривенники он зарабатывал на том, что задавал экипажам нужное направление, выполняя роль некоего лоцмана. Позже Аристарх уяснил, что лоцманское дело для него слишком грязно, а потом капитала на нем не сколотишь. И он подался в половые. А еще через пять лет Аристарх сумел влюбить в себя дочку хозяина «Эрмитажа» — черноокую девушку лет шестнадцати. Каждое воскресенье, когда родители уходили на богомолье, она отдавалась молодому красавцу с неистовостью византийской жрицы. Позже, когда связь их уже невозможно было скрыть и талия дочки стала напоминать стоведерный бочонок, батюшка — купец первой гильдии Нестор Модестович Невзоров — махнул на условности волосатой лапищей и дал смиренное благословение единственному чаду.

Таким образом, Аристарх Ермилов сумел заполучить не только красавицу жену, но и многомиллионное предприятие тестя.

Аристарх оказался натурой деятельной. Он вызвал архитекторов из Франции, которые в короткий срок переоборудовали «Эрмитаж», придав ему европейский лоск, и вскоре его ресторан сделался самым популярным местом в Москве.

При «Эрмитаже» имелась великолепная баня, где в роскошных номерах любили проводить время купцы-миллионщики со своими юными избранницами. Нередко случалось, что в кабинеты захаживали сиятельные особы из высшего общества в сопровождении таинственных незнакомок. И Аристарх Акимыч крепко стоял на страже репутации своего заведения и прилагал массу усилий для того, чтобы подобные встречи действительно оставались в секрете. Можно было не сомневаться в том, что ему известны многие тайны светского мира, но также абсолютно ясно было каждому, что ни одна тайна не упорхнет вольной птахой дальше грешных стен «Эрмитажа». Аристарх Акимыч не раз был свидетелем того, как старенькие князья, стараясь поддержать в себе угасающую мужскую силу, являлись в кабинеты с барышнями Бестужевских курсов, а преклонного возраста хозяйки светских салонов стремились воскресить радость жизни при помощи молоденьких юнкеров. Случалось, что заглядывали в сие заведение крупные фабриканты и генералы, но при этом каждый был уверен, что, воспользовавшись отдельным номером, он сумеет сохранить свою тайну не только от любопытствующих сослуживцев, но и от ревнивой жены.

Банкиры тепло здоровались с Аристархом. Хлопали по крепкому плечу и обменивались краткими репликами, совершенно непонятными для постороннего слушателя. За каждым словом высвечивалась интереснейшая интимная история, которая, попади она в руки газетчиков, могла бы стать темой для разговоров во всех салонах Москвы.

— Вот что я вам скажу, господа, — произнес худощавый человек в дорогом темно-синем костюме. — Это уже становится неслыханным. За последние три недели из наших сейфов выгребли сотни тысяч рублей. Дело идет к тому, что банкам в Москве скоро перестанут доверять. А если так пойдет дальше, то скоро каждый из нас будет подыскивать себе место на бирже труда. Прямо скажу, очень неприятная перспектива.

Георг Рудольфович Лесснер был потомственным банкиром. И любил говорить о том, что прадед его приехал в Россию, имея в кармане всего лишь десять гульденов. А уже через пять лет он сделался едва ли не самым богатым человеком в Саратовской губернии. Именно тогда Лесснер основал промышленный банк, который скромно назывался «Лесснер и сыновья». Единственное, что не изменилось с далеких времен, так это вывеска. Последующие поколения немцев сильно обрусели, многие расстались с лютеранством ради православия, но продолжали многократно приумножать капиталы. Филиалы банков были открыты во многих странах Европы, по Волге разгуливала целая флотилия, принадлежащая компании, а в самой Москве они держали лучшие торговые места, где бойко шла торговля сибирским мехом и уральскими самоцветами.