Владимир Колычев: Брат, мсти за любовь!

— Ой, извините, ребята, но я уже сдала квартиру, — будто очень о том сожалея, вздохнула хозяйка.

— Кому?

— Своему соседу…

— А гыде он раньше был, этот, тьфу, сосед? — презрительно скривился тот.

— Это не ваше дело, уважаемые! — Никита грозно свел брови на переносице.

— Козел! — прошипел второй нацмен.

— Ну, я же вас не оскорблял…

— Мы тебя оскорбляем.

— Я попрошу вас выйти из квартиры! — возмутилась хозяйка. — Или я сейчас милицию вызову…

— Тьфу квартира, плохой квартира, — презрительно сплюнул на пол кавказец.

Никита с трудом сдержался, чтобы не врезать кулаком промеж глаз этому недостойному представителю своего народа.

Кавказцы вышли. Никита поговорил с хозяйкой. И минуты через три пошел к себе за деньгами.

Он был на лестничной площадке, когда услышал:

— Эй, дарагой, пагади, пагаварить надо! К нему по лестнице с наглыми рожами поднимались два кавказца. Идут, хорохорятся, кулаки сжимают.

— Поговорим, — пожал плечами Никита.

И без разговоров врезал первому ногой в подбородок. Клацнули зубы, что-то хрустнуло. Нацмен в момент сник. И повалился на руки тому, который шел за его спиной.

Продолжения не последовало. На этой печальной для кавказцев ноте инцидент был исчерпан.

— Ничего, ми тебе еще пакажим! — пригрозил ему на прощание нацкадр.

Только это не помешало его позорному отступлению.

Начало октября. Холодно. Но монашка словно не замечает этого. Черные одежды на ней, голова в белом. Лицо унылое. Только глаза каким-то непонятным огнем светятся. А мордашка у нее симпатичная. И глаза очень красивые. А губки-то, губки…

Кубометр застыл перед ней как вкопанный, вытаращился на нее.

Монашка скупо улыбнулась ему, показала глазами на ящик, который держала в руках. «Жертвуйте на храм…»

— Тебе чо, бабки нужны? — грубо спросил Кубометр.

Девчонка помрачнела. Потупила взгляд. И медленно начала отходить от него.

— Эй, ты чо, в натуре? — ухватил ее за руку Кубометр.

Но она высвободила руку. Отошла еще на несколько шагов назад.

— Как вам не стыдно, молодой человек! — послышалось откуда-то сзади.

Кубометр обернулся и увидел какую-то бабку. Он окатил ее презрительным взглядом и скривился, как от кислого борща.

— А тебе чо, старая? Шла бы ты, пока цела…

— Да что вы себе позволяете! — завопила бабка.

— Заткни хлебало, мымра старая! — рявкнул на нее Таракан.

Он взял Кубометра под руку и потянул за собой.

— Пошли отсюда. А то еще менты появятся…

Из кабака они возвращаются. Пообедали нормально, водочки выпили, как водится. А чего им от кого-то прятаться?.. Пусть они в клуб на время дорожку забудут. Пока этого урода по имени Никита не пристрелят.

А в кабаки они могут любые заглядывать. Сколько надо, столько и будут. Финансы позволяют…

Они сели в машину. За рулем Штурм. Ему водочку пить не полагается. Никому сейчас не нужны проблемы с ментами.

— Э-эх, хорошо, — удобно устраиваясь на мягком сиденье «Мерседеса», протянул Кубометр.

И глянул в окно. И снова увидел ту самую монашку. Она стояла у обочины дороги, лицом к тротуару. Милостыню собирает… Очень аппетитная монашка…

— Я ее хочу! — ткнул в нее пальцем Кубометр. Он принял на грудь приличную дозу хорошей водочки. И сейчас его тянуло на подвиги.

— Да она даже в машину не сядет, — покачал головой Таракан. — Монашка, типа, святая…

— А вот я хочу проверить, святая она или нет… Если целка — то святая. Если нет — то так себе, одни понты…

— Не трогал бы ты ее…

— Слушай, Таракан, ты пацан конкретный. Ты моя опора… Только не надо меня учить, ладно?

— Да я тебя не учу…

— Ну тогда цыц… Сейчас мы операцию провернем… Или забыл, как девок раньше смывали?..

— Да нет, все помню…

Таракан свое дело знал хорошо. И Штурм умел останавливать машину впритык к жертве. И сейчас не облажался. Дверца «мерса» открылась беззвучно. Таракан вытянул руки-грабли, чуть вышел из машины и схватил монашку. Та даже и понять ничего не успела, как оказалась в салоне.

Таракан зажал ей рот, захлопнул дверцу. И перетянул ее через себя, усадил на освободившееся место между собой и Кубометром.

Монашка мычала, дергалась, пыталась освободиться. Но ничто уже не могло помочь ей. У Таракана ведь не руки — тиски.

— Это ограбление, мадам! — прикалываясь, сообщил Кубометр.

И вырвал из рук монашки ее коробку.

— Так, посмотрим, что там у нас!

Он сбил днище, и ему на колени посыпались какие-то монетки. И бумажек хватало… Именно бумажек. Разве сто-, тысячерублевки — это деньги?