Питер Кейв - Война на улицах

Гривс проследил за его взглядом и негромко заметил:

— Я так понимаю, что Макмиллана вы узнали.

Тогда он вспомнил. Конечно же, это Алистэр Макмиллан, комиссар лондонской полиции. Его фотография попадалась Дэвису на глаза по меньшей мере десяток раз в последние годы. Просто сейчас он был в штатском, что и сбило с толку Дэвиса.

— А его коллега? — спросил он.

— Старший лейтенант полиции Джон Фрэнкс из отдела по борьбе с наркотиками, — пояснил Гривс. — А теперь вы знаете практически не меньше меня.

— Надеюсь, это не надолго, — нашелся Дэвис.

Министр внутренних дел только что вошел в комнату в сопровождении еще двух парламентских секретарей. Дэвис узнал Адриана Бендла из министерства иностранных дел и задумался над тем, что может означать его присутствие.

Министр не стал терять времени. Он подошел к восьмиугольному столу из орехового дерева, стоявшему в центре комнаты, положил на него бумаги и поприветствовал присутствующих кивком головы.

— Ну что ж, джентльмены, за дело? — предложил он, садясь на стул.

Когда все заняли места за столом, министр взглянул на Винн-Тилсли:

— Может быть, вы официально представите присутствующих, и мы сможем начать?

Когда все были представлены друг другу, министр окинул сидящих жестким взглядом:

— Надеюсь, мне не нужно напоминать вам, что сегодняшняя встреча сугубо конфиденциальная и неофициальная?

Дэвис усмехнулся про себя. Его ожидания оправдались. Тем и объяснялось отсутствие стенографиста, который вел бы протокол заседания. Но его чувства никак не отразились на лице, и он последовал примеру остальных, согласно кивнув.

— Вот и хорошо, — сказал министр и удовлетворенно кивнул головой. Он посмотрел в сторону молодого парламентского секретаря, который пришел вместе с ним, и приказал: — Закройте, пожалуйста, шторы, чтобы нам было ясно, с чем мы имеем дело.

Молодой человек встал, подошел к окну и задвинул толстые бархатные шторы. С помощью пульта дистанционного управления он включил видеомонитор, стоявший в дальнем конце комнаты напротив большого экрана.

Когда появились первые кадры, министр продолжил:

— Возможно, многие из вас уже видели большую часть того, что мы покажем, в программах новостей за минувшие месяцы. Но мне кажется, полезно снова все это просмотреть вкупе, чтобы всем была ясна сущность врага, с которым мы сталкиваемся.

Он замолчал, как только пошли кадры программ новостей из Европы.

Первый сюжет Дэвис тотчас же узнал. Речь шла о похищении итальянского винодела-миллионера Салво Фрескатини в Милане около трех месяцев назад. В сюжете, который включал любительские съемки, кадры из полицейской хроники и программ телевизионных новостей, повествовалось о похищении, случившемся днем, о последовавших требованиях выкупа и заключительной перестрелке, вспыхнувшей, когда полиции удалось найти убежище банды похитителей. Это была жестокая и кровавая схватка, оставившая после себя восемь убитых полицейских и много раненых случайных прохожих. Фильм заканчивался сценой, которую увидела полиция, когда она наконец нашла похищенного — он был связан по рукам и ногам, а его тело пробито десятками бронебойных пуль из автоматов «франчи». Похитители были вооружены не хуже группы захвата и отличались не только высоким профессионализмом, но и беспощадностью.

По окончании этого сюжета действие переместилось в Германию и перед глазами пошли новые кадры кровавого насилия. Разбушевавшиеся толпы крайне правых сравнивали с землей общежития рабочих-иммигрантов, совершали надругательства над могилами на еврейских кладбищах. Были показаны сцены нескольких убийств, совершенных расистами.

Следующим был бунт студентов в Сорбонском университете в Париже. Телекамера высвечивала жуткие сцены: французские полицейские из спецподразделения лежали в лужах собственной крови после того, как на смену плакатам с лозунгами протеста в руках студентов появились палки, мачете и пистолеты.

Неожиданно экран погас. Раздвинули шторы, и комнату вновь залил дневной свет. Несколько секунд министр внутренних дел внимательно изучал лица сидящих за столом.

— Франция... Италия... Германия, — подытожил он. — Кажется, вся Европа неожиданно охвачена пламенем жестокого насилия. Мы полагаем, джентльмены, что та же опасность вскоре может постигнуть и нашу страну.

Последовало длительное молчание, вызванное шоком от его слов. В конце концов, оно было прервано Адрианом Бендлом.