Михаил Нестеров - Один в поле воин

Парень покачал головой. Следующий вопрос заставил его надолго задержать взгляд на лице судьи.

– Расскажи мне о своей матери, – попросила она, снова опускаясь на стул.

– О матери? При чем тут моя мать? Что, она тоже виновата?

– Не думаю. Но это единственный человек, который сможет помочь тебе. Своего отца можешь смело сбросить со счетов.

– Я не знаю, что именно вас интересует. Я даже не смогу точно вспомнить, сколько лет мои родители не живут вместе. Лет, наверное, шесть-семь.

– Я не буду спрашивать тебя, любишь ли ты свою мать, это чувствуется по твоему голосу, в нем я различаю нежность. Ты часто с ней видишься?

– Хотелось бы чаще, – откровенно признался парень и вздохнул. – Вы хотите встретиться с ней?

– Непременно, – категорично ответила Валентина. – И сообщу, в какое положение попал ее сын. Не беспокойся, я умею не только огорошивать. Конечно, ей придется поволноваться, но без этого не обойтись. Так что, Максим, скоро у меня будут два помощника: ты и твоя мама.

– Все-таки вы не в своем уме, – повторился парень.

Нина Владимировна Клименко пропустила в квартиру мужчину ее лет и, предложив гостю стул, ждала объяснений.

Разведясь с мужем, Нина взяла девичью фамилию, чтобы, кроме сына, ее уже ничто не связывало со Стасом Курлычкиным. Правда, остались воспоминания о тех временах, когда Стас был обыкновенным рабочим на заводе.

Она помнила все: частые пьянки, походы в наркологический диспансер, вызовы врачей на дом, тихое помешательство мужа. Нина жила ожиданием, что в один прекрасный день Стас свихнется окончательно и ей до конца жизни придется мучиться с ним.

Один раз она ушла от него, казалось, окончательно и бесповоротно. Но вернулась через неделю после того, как обнаружила в квартире жалкую картину: небритого, бледного, больше похожего на покойника мужа, уснувшего за кухонным столом; на столе бутылки с вином, окурки, зачерствевший хлеб, полупустые консервные банки с килькой; полы грязные, как в подъезде, всюду снуют расхрабрившиеся тараканы; на сковородке битые яйца, давно протухшие – видимо, Стас хотел пожарить яичницу, но либо забыл, либо передумал. Полное безразличие к жизни; по-другому и не скажешь, не говоря уже о семье.

Нина прибралась в квартире, дождалась, когда муж проснется, вызвала такси и отвезла его к наркологу. Курлычкин полностью восстановился за неделю, а она жила ожиданием очередного запоя. Однако развелась с ним не из-за пьянки – в какой-то степени она привыкла, смирилась, – а потому, что муж, вдруг забыв, кто на протяжении долгих лет вытаскивал его из могилы, откровенно грубо наплевал на нее и ушел из дома.

К тому времени у них появились настоящие деньги, первая машина, трехкомнатная квартира, дорогая мебель. Стас так стремительно взлетел вверх, что удержать его было невозможно. Да и бесполезно. Туда, где теперь он, внезапно переродившись, обитал, нельзя было забрать издергавшуюся жену, она просто была не нужна. Зато он предпринял попытку прихватить сына, и попытка эта оказалась успешной. Нина не знала, остались ли у мужа воспоминания – не о ней, ее образе, но о преданности, заботе; о любви говорить не приходилось. Ей казалось, что она была беременна своим мужем на протяжении многих лет и родила его для другой, отдала совсем в иной мир, а сама осталась одна.

Стас ежемесячно, регулярно передавал ей через сына деньги. Она от них не отказывалась, но все же ее коробила мысль, что деньги, присланные мужем, – не что иное, как плата за успешно проделанную когда-то работу: за то, что она убирала за ним блевотину, возила по врачам, не дала сойти с ума... А может, еще циничнее: плата за любовь и преданность.

Нина Владимировна решила повременить с кофе. Вначале нужно узнать причину, по которой появился в ее квартире мужчина, представившийся следователем прокуратуры, поэтому хозяйка молча ожидала, что же последует дальше.

После непродолжительного молчания, мельком показав удостоверение, Маргелов сказал:

– Я хотел бы узнать, как давно вы не видели своего сына, Нина Владимировна?

Клименко побледнела. Тут же вспомнился странный телефонный разговор со Стасом: бывший муж отрывисто спрашивал, словно лаял, не у нее ли Максим.

– Что случилось? – кусая губы, спросила она. – Он опять что-нибудь натворил?

Она нелегко пережила известие об аресте сына за изнасилование. Конечно, она имела право перенести часть вины за содеянное им на его отца, который в буквальном смысле слова переманил сына на свою сторону, или, что более правильно, купил. Но страшнее всего даже не то, что Максим продался, а то, что она не сумела предостеречь его. Значит, и на ней лежит вина за преступление сына.