Александр Щелоков - Чеченский разлом

В какой-то момент Тина ощутила приятную теплую волну, исходившую от пальцев мужчины. Она слегка прикусила губу, потянулась, взяла бутылку, плеснула в свою рюмку коньяку и залпом выпила. Потом поставила бокал на стол, опустила руку вниз и ладонью прижала пальцы Бадришвили, лежавшие на её бедре, к своему телу.

Где— то около девяти часов Бадришвили взглянул на часы. Сказал негромко:

— Наверное, нам пора кончать, как думает наш хозяин?

Анзор окаменел, не найдя в себе сил что-то ответить.

— Простите, княгиня, — Бадришвили почтительно склонил голову в сторону Тины, — но ваш супруг прекрасно знал, чем кончаются авантюры. Деловые ли всегда рискуют, но это не освобождает их от обязанности платить по долгам. И вот так вышло, что он теряет все — дома, дачу, машины… Это, э-э, объективно и неизбежно.

Анзор сидел безмолвный, похожий на надувную резиновую куклу, из которой сдули часть воздуха: голова легла на правое плечо, грудь наползла на живот, руки безвольно обвисли…

Ему надо было что-то сказать. От него ждали каких-то слов, объяснений, просьб о прощении, но он утратил все — мысли отупели, слова не приходили на язык.

И тут вдруг Тина поднялась из-за стола.

— Ты, — сказала она Анзору, — встань и уходи. Вон из моего дома!

А вы, — рука княгини величественно указала на костоломов, Бадришвили, которые во время обеда топтались у двери. — Вы его отпустите, не сделав ему ничего. А вы, Патрик, — дамский палец с ухоженным ярко-красным ногтем коснулся плеча Бадришвили, — проследите, чтобы с этим жалким виноградарем ничего не произошло. Пусть он живет. Прикажите вашим людям проводить его до метро.

Бадришвили встал с места.

— Сделайте так, как просит княгиня.

— Пошли, — один из амбалов подхватил хозяина под мышку.

Двери за охранниками закрылись.

Бадришвили полулежал в плетеном кресле-качалке. На коленях он держал тарелку с черным виноградом. Отщипывая ягодки по одной, он отправлял их в рот и блаженно щурился.

— Подойдите ко мне, княгиня. Вы понимаете, что только что произошло?

— Вам такие сцены нравятся?

— Нет, но ко всему привыкаешь.

Тина величественно приблизилась и встала перед ним. Его рука тут же приподняла подол её платья и коснулась ягодицы.

Тина строптиво дернулась и сказала:

— Перестаньте.

Он ухмыльнулся и ущипнул её.

— Мне кажется, княгиня, вам стоит переодеться. Идите, я подожду.

Он встал с качалки, прошел в глубину гостиной к кожаному глубокому креслу и опустился в него. Мягкая подушка с ленивым вздохом смялась, и Бадришвили утонул в кресле настолько, что руки, лежавшие на подлокотниках, оказались на уровне его плеч.

Некоторое время спустя хозяйка вернулась в гостиную. Она вошла и остановилась в дверях.

Тина была в черном свободном платье из дорогой полупрозрачной ткани. Яркий свет, падавший из гостиной, просвечивал её насквозь, и Бадри видел стройные крепкие ноги княгини и округлые тяжелые бедра, по теням угадывал очертания больших грудей.

— Разденься, — сказал он насморочным гнусавым голосом. Сказал и повелительно взмахнул рукой, так, будто что-то отбрасывал в сторону.

— Как вы, — пыталась оказать сопротивление Тина. — Как вы можете…

— Дорогая, — сказал Бадри и облизал губы быстрым движением языка, — долг приличиям ты отдала. Теперь разденься. Мы же не маленькие, верно? Тебе же самой хотелось, чтобы муж остался жив. Верно?

Тине вдруг показалось, что все происходит во сне. Она медленно подняла руки и выдернула из прически заколку, тряхнула головой. На плечи упали роскошные иссиня-черные блестящие волосы.

Затем таким же мягким и ласкающим движением рук она сдвинула с округлых плеч бретельки и платье бесшумно скользнуло на пол.

Бадри загоревшимися маниакальным блеском глазами уставился на матово светившиеся в полумраке груди, с темными ореолами вокруг возбужденных сосков.

Тина разделась и неожиданно для себя ощутила томное волнение. Она позволила мужчине разглядывать себя и это доставляло ей ранее незнакомое вдохновение.

В чужой постели Бадришвили валялся до полудня. Княгиня, хотя и проснулась рано, продолжала лежать рядом с карликом, она боялась вставать, чтобы его не потревожить.

Проснувшись, Бадришвили посмотрел на Тину. Эта женщина уже была ему не интересна. В свете дня он видел сеточку морщинок в уголках её глаз, увядающую кожу на лебединой шее, потемневшие полукружья глазниц и подумал, что она не так уж хороша, как это выглядело вечером.