Михаил Серегин - Правильный пахан

Он много еще чего говорил. Обещал на партсобрании поднять вопрос о перестраховке некоторых работников, о срыве государственного плана. Говорил о международном престиже страны в целом и этой стройки в частности.

Будущий батюшка понимал – ничто из сказанного не волнует главного инженера по-настоящему. Над ним тоже есть начальство, которому важно сдать ветку к майским праздникам. Оно, в свою очередь, давит на главного, а тот давит на проходчиков. И никто не собирается считаться с возможностью обвала. Что человеческие жизни по сравнению с великими свершениями?!

Бригадир проходчиков сдался. Не то чтобы он поверил в громкие слова начальника – в них тогда уже мало кто верил из здравомыслящих людей. Просто испугался недосказанных угроз. Того же, чего боялся и сам главный, – партсобрания, возможного снятия с должности...

Потом был обвал. И выжил только один человек из всей бригады – будущий батюшка Тимофей. Всю свою жизнь он отмаливал тогдашний грех малодушия. В последнюю минуту вдруг сам себя обмануть решил: а вдруг пронесет? Пройдут участок, закрепят проход, а потом и не вспомнит никто про тревоги и страхи! Или даже еще лучше – «...герои-проходчики вопреки угрозе обвала, для блага советских людей рискуя жизнью...» Всего этого не получилось. Погибли двенадцать человек. Историю эту, как было принято в то время, экстренно замяли, стройка двинулась дальше. А инженер-геолог Кавелов ушел из мирской жизни и стал со временем отцом Тимофеем...

Сколько раз он задавал себе впоследствии единственный вопрос: а как бы он поступил, предоставь жизнь ему шанс исправить ту страшную ошибку?

«Нет, не ошибка то была! – каверзно нашептывал гнусный равнодушный голос. – Это твоя сущность! Ты весь такой! Когда нужно проявить силу и решительность, ты пасуешь! А из-за этого невинные люди страдают!»

«Все это правда! – признавался себе настоятель храма, стоя перед иконами на коленях. – Ведь первым делом после грабежа ты не о прихожанах думал, а о том, что в епархии скажут!»

«Неправда, – противился робкий голосок. – Если бы о людях не думал, то давно бы все закончилось! Чего проще: подмахнул бумаги, получил ковчег с мощами и иконы назад – и будь что будет! А за проданный пустырь архиепископ еще и поблагодарит!»

«Ты забыл про источник, – опять занялся душой батюшки равнодушный голос. – Ведь знаешь о его будущем при строительстве. Как ты сможешь жить дальше с чувством двойной вины?! Сначала ты своим малодушием погубил людей, теперь ты хочешь погубить чудо божье. Лишить людей веры в чудо! Не это ли главное в твоей вере?! И не исчезновения целебной воды ты боишься, нет! Ты боишься жить дальше с мыслью, что ты заранее знал об этом и не смог правильный выбор сделать! Второй раз в жизни, заметь».

«Кто ты?!!»

Чистый, спокойный голос на сей раз молчал.

– Господи, помоги! – батюшка в страхе зашептал молитву. – Спаси мою душу!

«О своей душе печешься, а о душах вверенной тебе паствы божьей ты подумал?» – вновь вмешался неизвестный.

– Я знаю, что делать, – прошептал одними губами доведенный до исступления настоятель храма. – Радуйся, лукавый...

Не в силах больше глянуть на строгие лики святых образов, батюшка натужно поднялся с колен. Некоторое время он просто стоял и тупо смотрел в угол, словно никак не мог вместить в голове только что принятое решение. Затем быстро, почти бегом, вышел из дома и остановился около сарая. Уставился на дверь, будто впервые видел ее, и вдруг метнулся обратно. Вернулся с фонариком, и уже тогда вошел в сарай.

Задержался там отец Тимофей недолго и вернулся с куском веревки метра два длиной.

Он обессиленно упал в кресло, но тут же вскочил и, подставив табуретку, полез под потолок. Большая люстра висела на крюке – его-то и решил приспособить для своей цели батюшка.

Тимофей Петрович тщательно отмерил необходимую длину и, приготовив петлю, сунул в нее голову.

– Прости, господи! – Перекреститься не поднялась рука. Он знал, что совершает самый страшный грех – непрощаемый грех самоубийства. – Пусть лучше одна душа погибнет...

«Давай-давай!» – чистый голос не оставил его и в последнюю минуту.

«Радуйся, лукавый. К тебе летит моя душа!» – с горечью подумал священник.

Он обвел последний раз в жизни взглядом комнату и, не в силах заставить себя смотреть на знакомые вещи, перевел взгляд в окно. Ему показалось, что там мелькнула здоровенная темная тень.

«Спешит уже, прародитель зла!» – с тоской подумал он и, закрыв глаза, шагнул с табуретки. Петля сомкнулась вокруг его шеи, и здоровое, полное еще жизненных сил тело отца Тимофея забилось в предсмертных конвульсиях...