Михаил Серегин - Колыма ты моя, Колыма

В тайге стемнело. С момента отъезда блатного прошло семнадцать часов и восемь минут – Лопатников знал это совершенно точно, он смотрел на часы чуть ли не каждую минуту. Но почему же его все нет?! Разум говорил Лопатникову, что погоня может затянуться, что у похитителей Даши фора часов в десять, только на то, чтобы их догнать, может больше суток уйти, но эмоции не желали прислушиваться к этим рассудочным доводам. В какой-то момент Лопатникову подумалось, что, может быть, этот «синий» и не стал гнаться за Балякиным и Черепом, а просто спокойно поехал в Охотск, в Магадан или еще куда-нибудь. В общем, своей дорогой. Что ему Даша? Она ему никто, зачем он будет ради нее рисковать? Когда Лопатников подумал об этом, ему захотелось взвыть – дико и отчаянно, как воют волки. Он сдержался с большим трудом.

– Нет-нет, – вслух сказал он самому себе. – Не может такого быть. Если бы он не собирался ее спасти, то зачем ему было меня в живых оставлять? Нет, он хочет получить от меня деньги, я же ему обещал... И там, в вездеходе, золото, платина... Конечно, он сейчас гонится за ними. Он гонится за ними и обязательно догонит. И спасет Дашу... – Лопатников сам почувствовал, как жалко и истерично звучит его голос, и замолчал.

«Зачем я ее здесь держал? – подумал он через несколько секунд. – Сколько раз люди говорили, что добром это не кончится. Эх я, дурак! Пусть только она окажется жива – я увезу ее отсюда, брошу к лешачьей матери этот хренов прииск вместе с золотом и платиной, поживем с ней немного как люди, спокойно... Пусть только жива окажется!»

Лопатников снова посмотрел на часы. С того момента, как он последний раз смотрел на них, прошло три минуты, а с отъезда блатного семнадцать часов и одиннадцать минут.

В следующий миг Лопатников увидел вдалеке два огонька. Не веря своим глазам, он присмотрелся – точно! Два огонька приближаются! Это фары! Это возвращается «синий»!

Лопатников вскочил со стула, чуть не упал от сильной боли и головокружения, но, не обращая на них внимания, пошел к двери. На третьем шаге ноги у него подкосились, и он упал, но тут же встал, придерживаясь обеими руками за стенку, и снова двинулся к двери.

– Даша... Дашенька... – бормотал Лопатников. – Хоть бы живая... Хоть бы живая... Дашенька...

Фары приближались. Уже был виден силуэт трелевочной машины, но свет фар слепил глаза, и Лопатников, застывший на пороге зимовья, никак не мог разобрать, сколько человек сидит в кабине, один или двое. Машина подъехала к домику, и фары погасли. Лопатников почувствовал, как у него внутри что-то оборвалось. В кабине был только один силуэт. И явно не женский. Ноги у Лопатникова подкосились, и он медленно сполз по косяку вниз. По щекам его катились крупные слезы, но он даже не ощущал этого.

Дверца «Камацу» открылась, и наружу выпрыгнул Коля Колыма. Он развернулся и осторожно вытащил из кабины тело Даши. Ее красное платье в темноте казалось черным. Колыма с телом девушки на руках подошел к Лопатникову и без сочувствия посмотрел на него сверху вниз. Это был не первый попавшийся блатному в жизни человек, которого погубила жадность.

– Они ее убили, – сказал Колыма. – Если можешь, пойдем, я ее сейчас хоронить буду.

– Они ее убили?! – неожиданно крикнул Лопатников. Его безграничное отчаяние мгновенно сменилось бешеным гневом, который было необходимо выплеснуть. – Нет, это ты ее убил! Если бы она тебя не встретила, то была бы жива! Сука!

– Нет, ее убил ты, – размеренно и внешне совершенно спокойно ответил Колыма, не обратив внимания на оскорбление, за которое правильный блатной должен убивать на месте. – Ее убил ты, – повторил он еще раз. – Своей жадностью, своей ложью, своим расчетом. Прииск был тебе дороже дочери. Ну что – прииск у тебя остался. Владей.

– Ты... Ты... – Лопатников никак не мог подобрать подходящего ругательства. Колыма своими словами попал точно в цель, сказал ему то, о чем сам себе он бы не сказал никогда, потому что в глубине души знал, что это правда.

Рука Лопатникова нырнула за спину и появилась обратно с пистолетом. Но он был слишком слаб. Даже будь он в форме, Колыма сумел бы с ним справиться, а так блатной даже не выпустил из рук тела Даши. Он просто пнул Лопатникова по руке и вышиб пистолет. Никогда Колыма не бил ногами никого, кроме «петухов», но Лопатников для него потерял право называться человеком, и теперь на него правила не распространялись. Бывший начальник зоны, бывший хозяин прииска, бывший отец – Лопатников окончательно осел на землю, застыл. Приступ ярости отнял у него последние силы, и он безучастно смотрел, как Колыма бережно опускает тело девушки на землю и поднимает его пистолет.