Михаил Серегин - Алмазы Якутии

– Витамины – в первую очередь, – весело провозгласил Вилен Михайлович.

Он принялся открывать ножом банку. Пашка разлил по стаканчикам самогон – ему не терпелось выпить.

– Задубеешь так, – сказал он в оправдание своей алкогольной жажды.

– Ты ж у костра сидел, – с легкой издевкой улыбнулся Вилен Михайлович.

Улыбка вообще не очень шла к его продубленной таежными ветрами, застывшей в настороженно-недовольной гримасе физиономии. Да и не часто он улыбался, отличаясь резко выраженным холерическим нравом. И было особенно странно, как ему хватило сил и терпения так долго выслеживать Кюкюра. Но человек соткан из противоречий, и Вилен Михайлович подтверждал эту вполне банальную истину.

Обед прошел в приподнятом настроении. Заяц получился хоть куда. Кедровый самогон был тоже неплох.

После обеда было решено немного отдохнуть возле огня. Привал продлился не дольше двух часов. Нужно было идти дальше. Тем более что ясная небесная гладь начала бледнеть. Эта исподволь размывающая синеву сероватая дымка означала, что скоро начнет смеркаться.

Группа проделала еще несколько километров по тайге, прежде чем наступили сумерки. Идущий первым Вилен Михайлович засветил фонариком. Одинокий луч запетлял среди косматого леса. То здесь, то там мелькали выхваченные его внезапным интересом отделанные снежной бахромой лапы лиственниц и сосен.

Где-то ухала сова, наполняя пространство размеренно-тоскливой жалобой. Обнаружив небольшую полянку, группа стала устраиваться на ночлег. Запалили костер, достали из рюкзаков спальники.

К вечеру у Егора начала ныть нога. Он ее сильно натрудил за день. Рана на руке тоже давала о себе знать, отзываясь на каждое движение колющей болью. И Егор был рад этим сумеркам, часу покоя и отдыха. Он вспоминал, как днями и ночами валялся на диване и время проходило в каком-то тусклом оцепенении. Словно и не шло вовсе, а стояло. Менялись только декорации – день, ночь. Тогда он не ценил так каждый прожитый день, каждую минуту расслабленного покоя и сна. Наоборот, он стремился избавиться от этого неподвижного существования. Или не стремился? Или ему нравилось это сонное отупение? Постой, какое отупение? Он же читал, слушал джаз, иногда – жалобы Ирины. А чтение, не занимательное, а серьезное, глубокое, умное – это тоже работа.

Мысли Егора стали путаться. Перед тем как окончательно провалиться в дебри сна, он порывал с действительностью вспышками знакомого бреда. Он был уверен, что находится у себя дома в Свердловске, и будто Ирина его будит, уходя на работу, а он все обещает подняться, но тело не слушается, валится словно ватное на кровать. Ему кажется, что он встает, несмотря на дикую слабость, идет умываться… Шум воды слился с потоком сна. И вскоре другие сновидения затопили усталое сознание Егора.

Ночь прошла без сюрпризов. Весь следующий день группа продвигалась в обычном режиме. Тетерева съели на обед. Пашке удалось подстрелить двух куропаток.

За обедом Егор сказал, что дальше он пойдет один. Вилен Михайлович напустил на себя обиженный вид. Он принялся уверять Егора, что после того, как они так сдружились, даже породнились, негоже прямо сейчас расставаться. Егор возразил, намекнув, что, мол, непонятно, зачем так глубоко забираться в тайгу, когда можно охотиться и в нескольких километрах от поселка.

– А мы, если пойдем в том направлении, – Вилен Михайлович указал пальцем на заросли багульника, – и выйдем к поселку. Я эту местность неплохо знаю.

Егору ничего не осталось, как признаться, что в поселок он и направляется.

– В «Надежду»? – с недоумением спросил Яковенко-старший, точно поблизости был еще один населенный пункт.

Егор кивнул.

Пока шли до поселка, Вилен Михайлович терялся в догадках. Первой его мыслью было предположение, что Кюкюр спрятал сокровища рядом с «Надеждой». Второй – что так далеко от Мирного Кюкюр за одну ночь не добрался бы. Третьей – сомнение: а что, если он спустя какое-то время перепрятал алмазы, вывез их подальше от Мирного?

У Вилена Михайловича засосало под ложечкой. В нем поселилась сладкая тревога. Что, если не сегодня завтра они выйдут к тайнику?! Он даже не стал думать, как нейтрализовать Егора, словно тот был априори согласен отдать все камни ему.

Яковенко-старший намеренно не реагировал на вопросительные взгляды Пашки, боясь выдать свои нечистые намерения. Егор мог заметить эту стрельбу глазами и почувствовать опасность.

Пока в груди у Вилена Михайловича клокотала надежда на скорое обогащение, мысли Егора вертелись вокруг «за» и «против» совместного с охотниками ночлега в поселке. Захочет ли вообще сестра Кюкюра оставить их в своем доме? А его самого, Егора, согласится ли она впустить в дом?