Михаил Серегин - Алмазы Якутии

– Стреляй, – Карагодин рявкнул на Эдика.

– Так убить ведь можно… – пожал он плечами.

– Стреляй по колесам! – заорал Карагодин.

Но из «УАЗа», если кто пробовал, не так-то легко стрелять: окна не открываются. Эдику пришлось открыть дверку. Поток встречного ветра пытался ее снова закрыть, но Эдику удалось привстать и высунуть верхнюю часть туловища наружу. Держась левой рукой внутри салона, он прицелился и несколько раз выстрелил в сторону габаритных огней маячившей впереди «Нивы». Пули ушли куда-то в ночь, не причинив машине никакого вреда.

Егор высунул руку с пистолетом в опущенное окно. Стрелять приходилось с левой руки. Он, почти не целясь, выпустил несколько пуль по преследующей машине. К его удивлению, одна или две пули с забористым треском прошили корпус «УАЗа».

– Ну сука! – истошно орал Карагодин, петляя по дороге.

Эдик выпустив последние патроны, забрался в салон.

Егор выстрелил еще раз. «УАЗ» дернуло, руль вырвался у Карагодина из рук. Машина накренилась вправо и набок и, проскользив несколько метров в сторону, едва не угодила в кювет. Одна из выпущенных Егором пуль пробила шину у «УАЗа».

– Хана! – Карагодин выпустил руль и даже не стал материться.

Молча, со стиснутыми зубами и прыгающими желваками сидел он, опустив руки и глядя вдаль, туда, где таяли, превращаясь в черную точку, ускользающие контуры «Нивы». Он не мог сразу заставить себя набрать номер Шепелева, зная, какая у того будет реакция. Спустя четверть часа он, правда, сделал это и в который раз выслушал гневную шепелевскую отповедь.

– Захарова нет, технику угробил, да еще теперь разбираться с ментами, – задыхаясь от ярости, дрожал в трубке голос Семена Никаноровича, – а хлеб жрешь! Ты чей хлеб жрешь, скотина? Где теперь этого мудилу искать? Здорово он тебя сделал! – не удержался от язвительного замечания Шепелев.

– Он все равно никуда не денется, – бормотал Карагодин.

– Не денется! – вскинулся Шепелев. – Только это и слышу. Я сыт твоими обещаниями! Какая машина?

– «Нива», бежевая какая-то… – ответил Карагодин.

– Ты мне номер скажи.

– Да где здесь, к черту, номер, – не выдержал Николай Павлович.

– Ладно, буду думать, – в ответ на робкий вопрос Карагодина о том, что намеревается он предпринять, сказал Шепелев и нажал «отбой».

Карагодин поймал сочувствующе-злорадный взгляд Эдика и обрушил на него каскад истерической ругани.

А между тем пассажиры «Нивы» праздновали победу.

– Это кто такие? – едва смолк веселый смех, спросил у Егора Яковенко-старший.

– Да шьют мне одно дело, которого я не делал, – уклончиво ответил Егор.

Вилен Михайлович понимающе кивнул.

– Думаю, мне не раз еще придется с ними встретиться, – усмехнулся Егор.

– Это как сказать, – возразил Яковенко-старший, – тайга большая.

– Тайга-то большая, да дорог не много, – качнул головой Егор.

Из-под колес машины летела белая стружка. По ту и другую сторону от трассы шла густая тайга. На ум Егору пришли дурацкие строчки, над которыми бился Митрич. «Сосны и ели… ту-ту в колыбели…» Как он, таежный стихотворец? Егор вспомнил его румяное детское лицо. Вслед за Митричем в его воображении всплыла растерянная Куырсэн. Чего он там ей наплел?

Егор поморщился как от боли. По его милости девушка осталась теперь без избы. Конечно, сельчане найдут ей какое-нибудь жилье. Конечно, Егор не поджигал ее дом. Но косвенно виноватый в происшедшем, он брал на себя всю вину. А что, если на самом деле вернуться в улус и зажить простой природной жизнью. Вот и Толстой писал об одном периоде своей жизни, мол, живу в степи, пью кумыс, живу животной жизнью. А он, Егор, хочет ли он такой жизни?

Что он будет делать в городе? Опять валяться на диване и проедать Иринины деньги? Ему больше была бы по нраву, если уж на то пошло, жизнь в улусе.

«Ну ты, парень, замечтался, – мысленно ущипнул себя Егор, – ты вначале из этой передряги выберись. Жить в городе – это еще нужно заслужить. На тебя пытаются повесить убийство, которого ты не совершал, а потом еще этот длинный мерзкий выродок, который едва не уложил Куырсэн. С ним-то что делать?»

Сегодняшняя драма в улусе, как это ни парадоксально, казалась Егору далеким по времени событием. Порой ему даже мерещилось, что все происшедшее случилось не с ним, что он только что вернулся из театра, где давалось представление. Одним из героев был его двойник. Он видел лица якутов сквозь дымку вымысла, точно ему вдруг в лицах показали эпизод из их знаменитого эпоса – «Олонхо«.