Михаил Серегин - Алмазы Якутии

– Все в норме, – доложил он начальнику, – Эдик на месте.

Владику было приказано донести рюкзак с продовольствием до избы, где собирались дежурить начальники, и присоединиться к брату. Когда Шепелев с Карагодиным вошли в избу алкаша, того все еще не было. В нос Семену Никаноровичу ударил запах кислятины и запустения. Жилище не отличалось ни чистотой, ни комфортом. Под низенькими окнами стояли батареи запыленных, с оплетенными паутиной горлышками, бутылок. На потолке налипла копоть. Проржавевшая раковина, располагавшаяся у выхода в сени, держалась на честном слове. В ней громоздились алюминиевые миски и тарелки с объедками. Все это распространяло чудовищную вонь.

– Лучше ничего не мог найти? – Шепелев обвел неприязненным взором помещение.

– Чем меньше свидетелей, тем лучше, – оправдывался Карагодин. – Неизвестно еще, как другие аборигены среагируют. А этот – за милую душу. Может, еще и час и два не вернется.

– Мы тут, на хер, задохнемся, – покачал головой Шепелев, доставая платок из кармана дубленки с норковым воротником.

– Думаю, недолго ждать осталось, – с фальшивым воодушевлением продолжал Карагодин.

Он подвинул к шефу низкое продавленное кресло, которое жалобно скрипнуло под грузным телом Семена Никаноровича. Сам примостился на рассыхающейся табуретке. Окно давало отличный обзор, но Карагодин не пренебрегал биноклем.

Октябрьский стал вдвое больше с тех пор, как его покинул Кюкюр. Но как только в стране забрезжила перестройка, молодежь стала стремиться его покинуть и выбраться в город. В основном здесь жили люди преклонного возраста, имевшее свое хозяйство, скот, огороды.

Шепелев закурил.

– Налей-ка, – небрежно сказал Шепелев, – мне коньяку. И сам выпей.

Карагодин нашел в рюкзаке бутылку «Карафа», два пластиковых стаканчика. Он протянул один шефу, наполнив его. Потом наполнил свой стакан. Исходящий от коньяка аромат на миг перебил затхлый запах комнаты. Шепелев жадно дышал шедшей от коньяка горячей пряностью. Потом сделал медленный глоток.

В этот момент в сенях послышались шаги, и в комнату влетел хозяин. В изрядном подпитии, с двумя поллитровыми бутылками самогона. Он с каким-то веселым заговорщическим лукавством посмотрел на сидящих и распивающих коньяк гостей.

– Не угостишь? – фамильярно подмигнул он Шепелеву.

Того от подобной наглости передернуло. Он со сдержанным негодованием смотрел в это широкое, ухмыляющееся, отекшее, приобретшее неискоренимый красновато-лиловый оттенок лицо.

– Тебе это не поможет, – кивнул он на стоявшую на шатком столе бутылку коньяка.

– А все же для приличия, – с вызовом сказал хозяин.

– Валяй, – Шепелев кивнул Карагодину.

– Стакан у тебя есть? – с брезгливой миной спросил тот у алкаша.

– А как же! – с нарочитым воодушевлением воскликнул тот и полез на завешенную давно не стиранной занавеской полку.

Вскоре в его грязной руке вырисовался тусклый граненый стакан.

Карагодин налил ему граммов пятьдесят.

– Так мало?

– Разжуешь, много будет, – огрызнулся Карагодин, которого развязность пьянчуги начала бесить.

– Не нервничай, – скосил глаза на Карагодина Шепелев. – А ты пей, пей…

Хозяин опрокинул коньяк в глотку и издал животный звук, символизирующий не то радость, не то разочарование.

– Еще? – с наигранным участием посмотрел на алкаша Шепелев.

– Клопами несет, – поморщился тот.

– Вот видишь, – нравоучительно изрек Семен Никанорович, – каждому – свое.

– Ага, – мужик успокоился, закивал, потом исчез в сенях.

Вскоре объявился со свертком и небольшой кастрюлькой в руках.

– Тебя как кличут? – «пошел в народничество» Шепелев, рукой приказывая Карагодину перейти к безотрывному наблюдению за окрестностями.

– Тимофеем, – сказал алкаш. – Мать назвала, она у меня русской была. А вот отец – юкагир, родом из Батагая. А знаете, кто такие юкагиры? Великий народ! – набрав в легкие воздуху и опустив свой груз на стол, произнес он.

– Понятно, – с легкой усмешкой ответил Шепелев.

Заметно повеселевший после возвращения Тимофей принялся рассуждать о своем происхождении. Одновременно он вывалил на стол пару картофелин и поставил их вариться на керосинку. Периодически он наполнял стакан уже из своих бутылок, и когда картофель был готов, хозяин «готов» был тоже. Он попытался нарезать сало, чтобы поджарить его на прокопченной сковородке, но у него это получалось не слишком хорошо. Куски были очень уж крупными. Он все равно бросил их на сковороду, которая грелась на освободившейся керосинке. Раздалось шипение, и маленькая комнатка наполнилась едким дымом.