Михаил Серегин - Пациент мафии

Он пересел на место водителя, решив, что немедленно смоется, если эти уроды завалят дело – смоется, заберет Марию и рванет куда глаза глядят. Земля большая – найдется и для них местечко.

В свои тридцать семь лет он казался себе стариком, словно действительно прожил гораздо больше. Может быть, это происходило потому, что ему многое довелось испытать на своем пути.

Константин родился в семье военного, и отец с детства был для него примером во всем. Константин его просто боготворил. Но потом отца не стало – он погиб, выполняя свой интернациональный долг, как было сказано в письменном извещении.

Это было сильным потрясением для Константина, но и укрепило его желание стать военным. Так оно и случилось. Константин с удовольствием носил военную форму и познавал все тонкости армейской службы. А потом был Афганистан, где Темин насмотрелся такого, чего не прочтешь ни в одной книге. Было столько дерьма, столько крови и боли, что порой казалось, что просто не выдержишь.

Однако он выдержал. Выдержал и еще больше закалился. На его глазах гибли те, с кем он жил бок о бок, смещались понятия о нравственных ценностях – словом, в душе Темина все перевернулось с ног на голову. Но он всегда считал, что рано или поздно все это кончится и наступит нормальная жизнь. На деле получилось иначе.

Вернувшись на родину, Темин не смог, что называется, найти себя. Помаявшись и помыкавшись, он понял, что оказался совершенно никому не нужным. И тут судьба свела его с Корнеевым. Тот посулил хорошие деньги, и Темин стал работать на него.

Тем не менее он понимал, что той «нормальной» жизни, о которой мечтал в Афганистане, он так и не обрел. Единственное, что хоть как-то ее скрашивало, была Мария. Она была единственным во всем мире человеком, чем-то дорогим ему. Но все-таки в глубине души он чувствовал, что вряд ли обретет счастье с ней и вряд ли обретет его вообще когда-нибудь.

«Приходится же общаться с этой мразью! – с ненавистью подумал он о Грифе и Тарасыче. – Попались бы вы мне в Афгане, там бы я с вами не церемонился!»

Мысль о том, что эта, как он выражался про себя, «шваль» будет его учить, приводила его в бешенство.

Тем временем Гриф и Тарасыч небрежной походкой профланировали по коридору редакции и остановились у последней двери.

– Стой здесь, – ухмыляясь, сказал Гриф. – Чтобы нам не мешали. Я быстро.

Он без стука открыл дверь и проник в комнату. Ракитский, опустив на кончик носа очки, плечом прижимал к уху телефонную трубку, а пальцами лихорадочно перелистывал страницы записной книжки, видимо, ища нужный номер. Подняв глаза, он посмотрел на вошедшего отсутствующим взором и принялся нажимать кнопки на аппарате. Соединиться ему не удалось – он с досадой нажал на рычаг и коротко бросил:

– Чего вы хотели?

Гриф быстро подошел к столу, протянул левую руку и ухватил редактора за край приспущенного галстука, с силой рванул его на себя, превращая галстук в удавку. Ракитский, захрипев, схватился ладонями за угол стола. На пол полетели очки, телефонная трубка и фарфоровая чашка с окурками. Сделав неуловимое движение рукой, Гриф намотал галстук на кисть и прижал побагровевшее лицо Ракитского к поверхности стола. Правую руку он сунул за отворот кожаной куртки и выхватил оттуда пистолет «беретта».

Медленным движением он поднес дуло пистолета к носу Ракитского и щелкнул курком.

– Если ты будешь дергаться, – горячо и страстно прошептал Гриф в самое ухо редактору, – я нажму вот на эту штучку и твои умные мозги заляпают всю стену! Я не шучу – у меня жесткие инструкции. Ты кому-то очень надоел, писатель! Ну, что, будешь умницей?

Он слегка ослабил хватку.

– Что вы от меня хотите? – Слова вылетали из глотки Ракитского со свистом, точно воздух из продырявленного баллона.

– Сейчас ты пойдешь с нами! – объявил Гриф. – Тихо-мирно, с приветливым лицом. Я буду все время рядом, чтобы при случае сделать в тебе лишнюю дырку. Выбора у тебя нет, поэтому дискуссию затевать не будем. Все понял?

– Понял, – прохрипел Ракитский.

Гриф, потянув его за галстук, заставил подняться из-за стола и рывком толкнул к двери. Ракитский, тяжело дыша, дрожащими руками ослабил галстук и, стащив его через голову, швырнул в угол.

– Куда вы меня ведете? – глухо спросил он.

– Тебе все скажут, когда придет время, – пообещал Гриф. – Только помни, что жизнь у тебя одна, и надо прожить ее так, чтобы не было мучительно больно… А будет очень больно – это я тебе обещаю!