Михаил Серегин - Разборки в Японском море

Тем не менее его сопротивление поутихло – он понял, что ничего не может сделать против грубой силы.

– Не уверен, что он обрадуется, когда узнает, что вы балуетесь тут кокаином, – саркастически процедил старший. – Теперь рубашку! – крикнул он застегивающей на Луганове брюки Агды.

Та повиновалась с боязливой поспешностью. Рубашка висела на телевизоре. Проходя мимо старшего, Агды получила шлепок по голой заднице.

– Я тебя урою! – заголосил с истошной силой Луганов. – Не смей к ней прикасаться!

Старший молча, с иронией, посмотрел на Игоря. Агды с помощью двух мужчин надела на Игоря рубашку. Когда она застегнула ее, старший швырнул ей пиджак.

– Башмаки! – презрительно бросил он.

Агды опустилась на шкуру. Нашла носок Игоря. Напялила его на стопу Луганова и принялась искать другой носок.

– Давай шевелись! – раздраженно прорычал старший.

– Нет носка, – подняла на него встревоженно-недоуменный взор Агды.

– Обойдется без носка, надевай туфли.

– Ну, вам недолго осталось! – зверел Луганов, сдерживая бурлящий в нем гнев лишь потому, что, мгновенно протрезвев, адекватно оценивал ситуацию – что он мог сделать против троих здоровых мужиков?

Когда Игорь был готов, двое державших его за руки бесцеремонно поволокли к выходу. Агды онемела от страха, она безмолвно смотрела на этот эскорт, не понимая, что ждет ее клиента. Но как только дверь каюты за мужчинами захлопнулась, вошла покрасневшая от смущения Валентина.

– Успокойся! – чуть дрожащим от волнения голосом сказала она.

Потом ее горящий ищущий взгляд скользнул по кокаину.

– Какого черта! – воскликнула она. – Ты что, смерти моей хочешь?!

Агды принялась оправдываться. Она робко запиналась и в эту минуту была совсем не похожа на ту жестокую неумолимую мучительницу, которая несколько часов подряд могла работать хлыстами и унтами, избивая состоятельных мазохистов. Словно эта унизительная ситуация подняла со дна ее души всю неубиенную ее свирепым имиджем нежность и податливость, которую так ценил в ней Череватенко.

– Да, я говорила, иногда можно, – Валентина хлестала Агды гневными взглядами, – но нужно же все умело делать… На кой черт вот так выставлять?! Немедленно убери, и больше чтоб я не видела!

С этими словами она развернулась на сто восемьдесят градусов и вышла из каюты. Агды облегченно вздохнула.

Валентина догнала Луганова-младшего уже у трапа.

– Подождите! – закричала она.

Старший с сухостью механизма повернул к ней голову.

– Что еще? – нахмурил он серые брови.

– Игорь, – обратилась она непосредственно к Луганову и при этом выразительно улыбнулась, – ты забыл…

– Ах да, – скривился Луганов и с высокомерным видом выдернул у одного из своих «конвоиров» руку и сунул ее во внутренний карман пиджака.

Он вытащил бумажник и, открыв его, выудил четыре стодолларовые купюры. Валентина с показной беззаботностью и даже игривостью протянула руку и выхватила деньги, ослепительно улыбнувшись при этом. Ее лицемерная улыбка словно говорила: ничего такого не случилось, все нормально, все будет по-старому. От этой улыбки на душе у Игоря стало тоскливо. Он сунул бумажник на место и снова оказался в руках непроницаемо-серьезных молодцов.

«Дальнефть» показался на горизонте немного позже оговоренного времени, поэтому «Вэндженсу» пришлось пройти несколько лишних миль до встречи с ним. Танкер уже давно заглушил двигатели, но из-за большой инерции до полной остановки должен был пройти еще не менее мили. Рокотов решил швартоваться до того, как «Дальнефть» окончательно ляжет в дрейф, для этого пришлось сделать вокруг «Дальнефти» большой круг и пристроиться ей в кильватер.

На самом малом ходу торпедный катер пошел наконец параллельным курсом с танкером. Танкер был загружен под завязку, о чем говорила его осадка: легкая волна била в самую верхнюю черту футштока [2 – Футшток – отметки на носу корабля, показывающие осадку.]. При всем при этом его палуба возвышалась над бортом торпедного катера на несколько метров.

– Теперь погранцы не будут экономить топливо, мать иху, – просипел Череватенко, стоявший в рубке рядом с капитаном.

– Ха, – невесело усмехнулся тот, – они эту солярку нам же и сбагрят, а потом будут клянчить у центрального штаба.

– Это все от нищеты, – философски заметил Немец, который руководил швартовкой.

– А откуда нищета, чтоб мне камбалой расплющиться? – произнес боцман. – Из-за того, что воруют.