Михаил Серегин - Государственный киллер

– Вот козел, – прошипел водитель и, в сердцах врезав ладонью по рулю, выпустил длинную и невнятную череду ругательств.

Дверь подбитого «запора» с визжанием и скрежетом распахнулась, и оттуда, комично подпрыгивая на одной ноге и приволакивая другую, выскочил маленький серенький старикан в облезлом мышином пиджаке и блиновидной кепке, в самой невероятной позиции торчащей на плешивой голове.

– Ты что же это, разъети твою в дышло, прешь, как хер на блядки, ядрена кочерыжка? – завопил он и запрыгал перед лобовым стеклом «девятки», за которым застыла физиономия буквально онемевшего от подобной наглости водителя.

Свиридов засмеялся, а мирно дремавший на заднем сиденье отец Велимир завозился и издал носом трубный звук, символизирующий сигнал к пробуждению.

– Где ж я теперь бампер возьму? – продолжал тем временем верещать дед.

Водитель выскочил из машины и вступил с ним в оживленный диалог, изобилующий ненормативной лексикой, а Свиридов повернулся к едва продравшему глаза Фокину и, ухмыляясь, проговорил:

– Концерт по заявкам тружеников села продолжается.

– А? Что? – не понял Фокин.

Тем временем накал эмоций в беседе двух автовладельцев, по всей видимости, достиг апогея. Дед во всеуслышание заявил, что и не подумает двигаться с места, пока вот здесь, на дороге, не получит отступных за материальный и моральный ущерб. В подтверждение серьезности своих намерений он хлопнул ладонью по капоту «девятки» и пнул колесо.

– Ну и и ну, – изумленно пробормотал Фокин, вглядевшись в этого представителя старшего поколения. – Никак не угомонится, пень замшелый!

Он вылез из машины и, расправив богатырские плечи, гаркнул во все пастырское горло:

– Ну че, дед, все бедокуришь, старый сморчок?

Тот поперхнулся на полуслове и перевел взгляд бесцветных подслеповатых глаз на вывалившегося из «девятки» громилу, а потом подскочил на одной ноге, выписав второй, хромой, ногой замысловатый пируэт, и заорал дребезжащим козлетоном:

– Афоня, чтоб тебе повылазило!.. Афоня! Ну, здорово, поповская твоя харя! Доехал-таки, дубина стоеросовая!

Он подскочил к Фокину и хлопнул его по плечу, а потом пырнул сухоньким кулачком куда-то в район солнечного сплетения так, что громадный детина, который был по меньшей мере вдвое больше, чем старичок, – так вот, отец Велимир охнул и попятился, со стоном испустив восклицание, полное неподдельной радости и даже какого-то детского восторга:

– Ну-у-у… не загнулся еще, старая задница!

Он полез обниматься со стариканом, а ошеломленный таким поворотом событий водитель «девятки» постоял-постоял, а потом остолбенело плюхнулся на сиденье.

– Вот те на! – пробормотал он, косясь на потирающего лоб Влада. – Встреча на Эльбе.

Свиридов протянул водителю стольник, потом подхватил свою и фокинскую сумки, шлепнул Наполеона, чтобы тот поторапливался, а не драл чехлы сидений, и выскочил из машины со словами:

– Давай… езжай быстрее, пока о тебе забыли!

«Жигуль» сорвался с места и потонул в огромном клубе пыли, затянувшем все в радиусе пяти метров. И через секунду этот хаос пылевых частиц прорезал визгливый старческий голос:

– Ку-у-уда, ядрена-матрена, поехал, в душу мать?

Нет смысла говорить, что боевой старичок и дед Фокина – одно и то же лицо. Свиридова искренне позабавила трогательность встречи, а то, что внук и дед обменивались эпитетами, которые кроме как при разборках с руганью, криками и нацеленными ударами сковородой и ухватом нигде не употребляются, очевидно, никого не заботило. Вероятно, у Фокиных был такой уж стиль общения.

Семейная идиллия, да и только.

В свой же адрес Влад услышал:

– М-м-м… а этот кто таков будет? – Это мой лучший друг Владимир Свиридов, – отрекомендовал приятеля Фокин. – Да я ж тебе рассказывал… ты что, запямятовал, склеротик, е-мое?

– А-а-а, – многозначительно протянул дед Константин Макарыч, – это который по тараканам стреляет, что ли? Ну, здорово, коли так, Вовка.

– Приятно познакомиться, Константин Макарыч, – не скрывая иронической улыбки, ответил Свиридов.

– Ну-у-у-у… Константин Макарыч, Борис Николаич, Блин Клинтонович… Я че тебе, перзидент, что ли, – он так и сказал «перзидент», – или, можа, депутант госдумственный какой, а?

Он посмотрел на Свиридова пронзительным свирепым взглядом бледно-голубых глаз, в глубине которых, однако, тлела веселая искорка.

– А как же тебя называть, дед? – не мудрствуя лукаво, спросил Влад.