Михаил Серегин - Бесы в погонах

Макарыч кинул какой-то жалобный взгляд на аккуратно выгруженные на землю мешки с мукой, затем на своих парней, затем на областной ОМОН и махнул рукой.

– К бою!

Ребята из оцепления стремительно, словно только этого и ждали, кинулись в центр и в считанные мгновения выстроились в единую, ощетинившуюся автоматами цепь. Подключились и обсыпанные мукой «грузчики» из машины. И только один рубоповец остался стоять там, где и стоял, – возле испуганно озирающихся по сторонам шоферов.

– Морды в капот, – нервно тыкал он водителей стволом под ребра. – Морды в капот, я сказал!

– Оружие на предохранители! – громко и спокойно скомандовал Макарыч. – Магазины отстегнуть! Приклады разложить!

Рубоповцы быстро и слаженно исполнили команду и застыли.

– Не понял! – рявкнул областной чин. – Ты что мне, бунт решил устроить?!

Полыхая яростью, он снова повернулся к своим.

– Вперед, Васильев!

Областные омоновцы закрутили головами, разминая шейные мышцы, и медленно, уверенно пошли вперед. Районный РУБОП ощетинился стальными откидными прикладами автоматов.

– Господи! – взмолился священник. – Прости им всем прегрешения их! Ибо не ведают, что творят! И мне прости скудоумие мое… Но разве мог я знать?..

Трудно сказать, кто нанес первый удар. Как невозможно уже определить, кто первый подал команду и была ли команда вообще. Но схватились менты жестоко.

Сначала теснил ОМОН, а РУБОП только защищался. Но, уткнувшись спинами в крайний, крытый тентом «КамАЗ», рубоповцы начали отбивать атаку столь эффективно, что ОМОН дрогнул и, неся потери в личном составе, откатился назад.

– Я тебя судить буду! – орал сквозь грохот и лязг милицейский чин из области. – Я тебя лично допрашивать буду! Ты у меня в камере кровью харкать будешь!

Он все изобретал и изобретал угрозы пострашнее, но никто, кроме отца Василия да местной пацанвы из Татарской слободы, его не слышал да и не слушал – ни свои, ни чужие. Эти ребята отключились от всех внешних помех, как только услышали звуки боя.

А потом все сошло на нет. Быстро, слаженно, так, словно ничего и не было. Потому что не было у рубоповцев иной задачи, кроме как отстоять свое право на досмотр, и наступательных действий они не вели. А ОМОН просто понял, что уступает, и очень здорово – на порядок.

Что-то грозное орал милицейский чин. Носился между своими бойцами Васильев… А они стояли друг напротив друга, сплевывая красную от крови слюну в пыль, и молчали.

– Хватит орать! – осадил начальника Макарыч. – Хватит! А насчет того, кто кого судить будет, так это мы еще посмотрим. Вот как только проверю груз до конца, так сразу все и станет ясно. А пока остынь! Не позорься перед бойцами.

Чин кинул озлобленный взгляд на молчаливо стоящий ОМОН и как-то затух. На фоне стопудового спокойствия Андрея Макаровича весь его петушиный пыл и впрямь выглядел по-мальчишески.

– Ладно, ладно! – уже не так грозно рыкнул он и запрыгнул в свою черную красивую машину.

– Кру-гом! – скомандовал Васильев. – Десять шагов вперед ша-гом марш!

Омоновцы повернулись и отошли.

– По местам! – в свою очередь, скомандовал Макарыч, и рубоповцы рассыпались по территории, восстанавливая разрушенное дракой живое оцепление автостоянки.

Омоновцы не мешали, но и не уходили. Они просто стояли в двух десятках шагов от крайнего «КамАЗа» и, время от времени отпуская ядовитые замечания, смотрели, как рубоповцы скидывают из огромной машины мешок за мешком.

– Эй, длинный! Не надорвись!

– Если уж тебя возить мордой об асфальт не надорвался, с этим справлюсь! – весело откликался принявший очередной мешок муки вниз «длинный».

Но постепенно все реплики в оба адреса были произнесены, и атмосфера пришла в равновесие. Отец Василий сходил в храм, переговорил с главбухом, побеседовал с диаконом, отслужил вечернюю службу, поспешил на Студенку, но даже тогда работа еще не была закончена. Как раз выгружали шестой по счету «КамАЗ».

Обсыпанный мукой Макарыч был здесь же, на боевом посту, и как раз разговаривал с крутенько одетыми и, естественно, прикатившими на «Мерседесах» молодыми людьми. Это, скорее всего, были формальные хозяева груза. Они горячо убеждали в чем-то главу местных рубоповцев, но Пасюк был верен себе до конца и не уступал.

И лишь после того, как отец Василий сходил домой, поужинал, поговорил с женой, с маленьким Мишанькой и даже пообщался с кобылой Стрелкой, уже в полной темноте работа подошла к концу.