Михаил Серегин - Контрольная молитва

Отец Василий бережно приподнял самого шустрого и продемонстрировал его начальнику усть-кудеярского УВД.

– Ты с ними, Павел Александрович, не тяни, – попросил он Ковалева. – А то я так и не понял, чего они хотели, а у меня ведь служба, прихожане…

– Не беспокойся, – жесткими глазами осматривал поступивший к нему «груз» Ковалев. – Они мне все расскажут!

Теперь можно было и передохнуть. Отец Василий тщательно описал все происшедшее с ним, сдал заявление лично Ковалеву и поехал на своем уже подогнанном к зданию УВД и даже заправленном ментами «жигуленке» в поликлинику обрабатывать порезы и пробоины. В таком виде он показываться Олюшке не хотел.

«Не дай ей Бог даже прикоснуться к тому кошмару, в котором когда-то жил я!» – подумал он.

Олюшка не сказала ни слова. Она молча, словно все так и должно быть, приняла разодранную рясу, принесла от цистерны два ведра воды и помогла смыть пот и остатки присохшей крови.

– Ты не волнуйся, – попросил отец Василий, – ничего страшного не произошло.

Но когда он разделся окончательно, то понял, что доводы его малоубедительны. В поликлинике аккуратно обработали порезы на грудной клетке, но вот трусы оказались насквозь пропитанными стекавшей сверху кровью.

– Что случилось, Миша? – не выдержала Ольга. Она давно уже не называла его так.

– Все хорошо, Олюшка, – попытался выглядеть безмятежным отец Василий. – Просто ребята ошиблись, вот и порезали немного.

– Немного?!

– Конечно, немного! Будь здесь что-то серьезное, разве я домой бы пришел? Лежал бы сейчас в больнице…

Честно говоря, его хотели положить на обследование, и только особый статус священника позволил ему отвертеться от общеобязательной процедуры.

– А что значит «ошиблись»? С кем можно перепутать священника?

Отец Василий насупился и промолчал. В Усть-Кудеяре перепутать священника с кем-то другим в принципе невозможно!

– Знаете, батюшка, – серьезно сказала Ольга. – Я не маленькая девочка. Не надо от меня ничего скрывать! Или вы все забыли?

Он ничего не забыл. Уже в первый месяц их совместной жизни, еще в Загорске, они как-то разом пришли к выводу, что копаться друг в дружке не обязательно, но если возникло непонимание, скрывать ничего нельзя. Потом себе дороже станет. Конечно, она была права.

Отец Василий вздохнул, намылил мочалку и начал рассказывать. Все, от самого начала. Он говорил и остро ощущал, как всей своей сутью отвергали Божий дух его невольные сегодняшние «знакомые». Они настолько давно и прочно связали свои судьбы со служением «князю мира сего», что каждое разумное слово почти автоматически вызывало у них раздражение.

«Господи, прости их, если сможешь!» – мысленно просил Всевышнего отец Василий, но каждый раз был вынужден признать, что Бог-то простит, но вряд ли они это оценят. Поздно…

В храм он попал только к девяти вечера. Диакон Алексий дожидался священника в беседке на лавочке и, едва заметил знакомый рослый силуэт на автостоянке, почти бегом кинулся навстречу.

– Что стряслось, батюшка?! – напряженно затараторил он. – Младенцы не крещены остались! А тут еще служба! Я и не знал, что делать! Матушке Ольге позвонил, она не знает! В «Теплосети» позвонил, так вас и там нет! Хоть в милицию обращайся!

– Правильно, Алексий, – доброжелательно кивнул ему отец Василий. – В милицию и надо было звонить. Там бы тебе все объяснили.

Диакон словно ухнул с высоты. Лицо вытянулось, нижняя губа растерянно отвисла, а испуганные глаза отчаянно заморгали.

– Как в милицию? – прошептал он. – А как же младенцы?

Отец Василий пожал плечами и направился в храм: предстояла вечерняя служба.

Он переоделся, но настроиться на соответствующий лад не удавалось. «Господи, грешен!» – горько признал он. Сегодняшние заботы по спасению плоти совершенно выбили его из привычного состояния духа. Мысли путались, хаотично сменяя одна другую, и были эти мысли грешными и абсолютно мирскими. Он думал о чем угодно: об Олюшке, бандитах, начальнике милиции Ковалеве, но только не о прихожанах.

Лишь к началу службы ему удалось собраться, и только к ее завершению он снова почувствовал себя хорошо. Правда, немного побаливали ребра, но эту боль можно было терпеть.

Когда отец Василий отправился пешком домой, солнце уже висело над самым горизонтом. Ветер гнал вдоль улиц теплый, прогретый за день воздух, ласково шевелил веточки берез, трогал его за бороду; жирные зеленые мухи жизнерадостно кружили над сваленными на дороге помоями; квохтали за заборами курицы; изображая ревностную службу, лениво брехали дворовые собаки. Жизнь заявляла о себе отовсюду, из каждого угла.