Михаил Серегин - Крестом и стволом

– Товарищ капитан! – закричал кто-то у высокого бетонного забора. – Это же поп! – и выстрелы стихли.

Священник брел, шатаясь и что-то шепча себе под нос, и даже не замечал, как окружили его парни в новеньких, только со склада, бронежилетах, как молча проводили его подальше, за стоянку, и только когда у него начали отнимать тела, отец Василий встрепенулся.

– Это майор Тохтаров и Санька, – внятно произнес он.

– Капитан! Трупы – на стоянку! – распорядился кто-то из темноты, но священник все не отпускал тела, так что их пришлось отнимать силой. Молодые милиционеры брезгливо, стараясь не испачкаться, тянули Саньку и Тохтарова за башмаки. Но ни отнять трупы, ни даже приостановить упрямо бредущего вперед священника им не удавалось, и в конце концов они бросили эту безнадежную затею и вернулись в цепь.

Только почти уткнувшись в свои «Жигули», отец Василий остановился, а его глаза приобрели осмысленное выражение. Он бережно уложил тела возле колес, приподнял Тохтарова, снова опустил его на асфальт и положил руку на грудь Коробейника. Сердце билось!

– Санек! – взвыл отец Василий. – Са-не-чка! Подожди, родной, я сейчас.

Коробейник открыл глаза, нашел священника и что-то прошептал.

– Молчи, Санек! Не трать силы! Я сейчас!

Коробейник снова что-то прошептал, и было видно, как важно то, что он хочет сказать – нет, не отцу Василию – своему боевому другу Мишане Шатунову.

– Что ты хочешь сказать?! – прижался ухом к его губам священник. – Говори! Ну!

– Жаль… что я… не могу верить… как ты… – прошептал Коробейник и снова потерял сознание. Отец Василий стремительно распахнул заднюю дверцу машины, втащил обмякшее Санькино тело на сиденье, поправил свисающие ноги, закрыл и метнулся на водительское сиденье.

Главврач районной Усть-Кудеярской больницы сидел на втором этаже третьего корпуса и пил спирт. Точнее, он успел опрокинуть лишь первую рюмку, когда по лестнице загрохотали знакомые тяжелые шаги.

– Какие люди! – крикнул он в приоткрытую дверь, еще не видя, но уже догадываясь, кто к нему идет. – Ты, Мишаня, как чуял, вовремя.

Приоткрытая дверь отлетела в сторону, и на пороге появился залитый кровью, дикоглазый, всклокоченный священник.

– Господи! Что с тобой?! – врос в кресло главврач, только сейчас заметив, что на плече у отца Василия повисло безжизненное, такое же залитое кровью тело.

– В операционную! – прохрипел отец Василий. – Быстро! Быстро, Костя!!! Он еще жив!

– Так, я это… – начал было главврач и осекся, столько силы, гнева и страдания увидел в потемневших глазах своего товарища. – Выпил я.

Отец Василий отреагировал матом.

Операцию главврач проводил лично. Он не посмел возражать священнику и, строго подчиняясь его приказам, не привлек даже хирургическую сестру. Они быстро срезали пропитанную кровью одежду, и, пока отец Василий смывал кровь, главврач приготовил инструменты. Только в пять утра Костя наложил последний шов.

– Кто он? – только теперь осмелился спросить главврач.

– Друг, – коротко ответил священник.

– Откуда?

– От Ковалева.

– И что теперь?

– Спрячешь его у себя.

– Я не могу, – мягко, но решительно возразил главврач. – Операция это одно, а прятать его от закона это совсем другое. Ты не мальчик, должен понимать.

– Не свисти, Костя, он мне жизнь спас, – покачал головой отец Василий. – Если ты его сдашь, я тебя лично кончу.

Главврач дернул кадыком. Отец Василий говорил абсолютно серьезно.

– Куда положишь? – спросил священник.

– К желудочникам, наверное, в послеоперационную палату. Есть там у меня одноместная, в ней Тохтаров лежал.

– Ковалев убил Тохтарова, – сообщил отец Василий. – И его убьет, если найдет. Мы вместе уходили…

Главврач испуганно посмотрел на священника, опустил глаза вниз, но потом вздохнул и положил товарищу руку на плечо:

– Иди в душ, Миша. Нельзя тебе в таком виде Олюшке на глаза показываться.

Когда они вдвоем закончили отмывать укрытую на задах третьего больничного корпуса машину, уже совсем рассвело. Отец Василий натянул отстиранное в импортной больничной стиральной машине белье, надел влажный, пахнущий отдушками подрясник, рясу и сел за руль.

– Не беспокойся, Миша, – скорбно сказал на прощание главврач. – У меня здесь надежно. А что сказать персоналу, я найду.

Отец Василий благодарно кивнул и повернул ключ зажигания.

Олюшка все равно перепугалась. Трудно сказать, что она подумала, учуяв запах стирального порошка, а затем и ощупав насквозь влажную рясу, но в глазах ее появился, да так и застыл печально знакомый мужу страх. Но она промолчала.